Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Разумеется, не все историки, которых принято относить к ревизионистскому направлению, одинаково оценивают значимость сочинения Кларендона. Так, Джон Моррил утверждал: «Кларендон был часто демонстративно неправ в изображении фактов и в преследовании особых целей в написании своих трудов, в изображении хода революции, в желании заставить поверить в его объяснение, что его нельзя назвать искренним и проницательным наблюдателем» [71, 216 ]. Кажется, что эти слова вполне могли принадлежать Фирту или Хаттону.

Американский автор М. Броунли в русле «лингвистического поворота» уделил большее внимание, чем другие историки, особенностям литературного стиля Кларендона. Избегая апологетики, он писал: несмотря на слабости, присущие историографии того времени и трудности своего собственного положения, «Хайду удалось создать структурированный исторический синтез анналов, мемуаров, полемики и апологии в работе, являющейся величайшей, возможно, единственной литературной историографией в Англии XVII века» [26, 18 ]. «История мятежа» не объективна, она содержит оценки, отражавшие приверженность роялистской партии, которую Кларендон считал более правой в конфликте, чем парламентариев; он давал описание событий так, как он их понимал. Тем не менее, он избрал не тот способ защиты, «которого желал Карл I, поощривший своего советника к написанию. Устремления Хайда определялись его приверженностью к исторической правде и верой в то, что история должна давать урок. Он с болью признавал, что роялисты допустили много ошибок, и считал, что часть его обязательств как историка состоит в том, чтобы назвать и проанализировать эти ошибки. Более того, он верил, что его партия преуспеет в будущем, только если извлечет уроки из прошлого, и он был готов обучать. Он не жалел никого» [26, 21 ]. В духе своего времени Кларендон избегал излишеств риторики и искусственного драматизма, предпочитая простой, «утилитарный» стиль. Богатый идеологический и психологический контекст событий создавался автором умелым балансированием между дискурсом и рассказом, путем структурирования нарратива как совокупности диалектических и личностных конфликтов. Броунли отмечал: «Историю мятежа» делает произведением искусства сила воображения автора, придающая описываемым событиям и тематическим разделам смысловую ценность. Собственный опыт и опыт других людей, внимательный анализ документов и свидетельств позволили создать «комплексную концепцию того, что было для него истинной сущностью гражданских войн и их значения в истории английской нации» [26, 64 ].

Менее изученной (и недостаточно востребованной в научном дискурсе) частью литературного наследия Хайда остаются, особенно в отечественной историографии, его политические и религиозные сочинения. Известный шаг в этом направлении был сделан молодым исследователем С. М. Морозовым, защитившим недавно диссертацию о его взглядах [128]. Напомним о трудах Кларендона, которые оставили определенный след в религиозно-философской и политической мысли.

Вторым (после «Истории мятежа») по значимости своим произведением он считал «Размышления и рассуждения о псалмах Давида», над которым, как и над «Историей мятежа», он фактически работал всю жизнь. По структуре оно представляет собой обстоятельные комментарии к каждому из 150 псалмов, автором которых обычно считают библейского царя Давида, историчность которого является предметом спора, но не для Хайда. Собрание псалмов, Псалтирь — важная часть богослужения, в том числе православного. Псалмы сами по себе — восторженные излияния сердца верующего при разных жизненных испытаниях. Тема испытания истинного христианина важна для Хайда, так как она позволила ему в контексте его времени, политических невзгод и церковных конфликтов сформулировать духовные и нравственные уроки, актуальные как для него самого, так и для тех, кому он адресовал это сочинение. В окончательный вариант были также включены дополнительные комментарии автора. Хайд писал этот труд в три захода: он приступил к нему в 1647 году на острове Джерси, продолжил во время посольства в Испании и завершил только во втором изгнании в Монпелье. То, что он на столь долгое время откладывал этот труд, Хайд считал своим большим грехом, о чем откровенно написал в предисловии, адресованном собственным детям. В нем он напоминал о верной службе королю, винил себя в недостаточном внимании к семье, а главное, в недостаточном упорстве в подготовке этого сочинения: «Из всех сил и с разумением, не лишенным недостатков, я исполнил свой долг на службе королю и моей стране, но я совершил много ошибок в обязательствах по отношению к Богу. Я не всегда помнил о Его милости и благоволении ко мне и семье во времена напастей и изгнания, а также о клятвах и обещаниях, которые давал Ему. По этой причине он послал мне беды и испытания за преступления, в которых я не был ни в малейшей степени повинен, что привело к моему новому изгнанию в том возрасте, когда я уже не мог бороться против трудностей, обрушившихся на меня. Я прервал священные занятия над псалмами, оставив в период моего великого благополучия в пренебрежении бумаги, над которыми работал с такой радостью и удовлетворением в самых трудных условиях» [5, 373 ]. Как видим, Кларендон уверился, что Бог послал ему новые испытания, потому что он вовремя не выполнил возложенную на него божественным провидением роль, отложив работу над псалмами Давида.