Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Бегство Кларендона вызвало поначалу общественное негодование. 9 декабря Ричард Боуэр писал из Ярмута своему корреспонденту: «В городе и графстве говорят только о том, что в его бегстве виновны лорды, за исключением герцогов Албермарла и Бекингема и графа Бристола. Доходит до разговора, что верховенство нации сосредоточено в палате общин, а пэр не может иметь привилегий больше, чем любой человек. Я нахожу, что только отсутствие лидера не позволяет им подняться на открытое восстание. Они так тверды в убеждениях, взятых из книг, которые у них в руках, как другие верят церкви, а магистраты слишком пассивны в выполнении своих обязанностей» [2, V III, 67–68 ]. Как видно, «доброе старое дело» было живо, но бегство Кларендона вряд ли могло стать поводом для бунта; через несколько недель о нем не так часто вспоминали.

В новом изгнании Хайд прожил семь лет, столько же, сколько находился у власти. Эти годы были для него драматичны, но бедны событиями, не как предыдущие. Больной, почти развалившийся старик, которому вскоре после отъезда исполнилось шестьдесят, нуждающийся в помощи двух слуг, чтобы как-то передвигаться, оторванный от родных, вынужденный унижаться в надежде, что не будет изгнан из Франции, избитый пьяными моряками, мучающийся от боли и обид, вежливого презрения французов, ненависти соотечественников, разве мог он предположить такую участь! Временами его охватывало отчаяние, и «не было иной надежды, кроме как найти покой в могиле». Такой печальный опыт отразился в его трактатах о морали, к написанию которых он приступил, свыкшись со своим положением. В эссе «О болезни» он с явным знанием вопроса рассуждал о том, что болезнь «не только разрушает тело, но также калечит разум, лишая его блеска. Болезнь и боль всегда лишают сна, мешают думать, путают мысли, лишая их ясности, вселяя меланхолию и вызывая фальшивые образы, вызывающие такую же боль, как сама болезнь». Он добавлял: «По правде, у человека в болезни нет другого занятия, как умирать. Болезнь заставляет этого желать» [5, 146–147 ]. Однако Кларендон не сдался, не сложил руки, и в этом, как он считал, помог Бог. Прежде всего, вера напоминала ему о том, что «терпение есть христианская добродетель, привычка разума, помогающая не только сносить и выдержать оскорбления, нападки и давление, и удалить яд, но и составить сердечное средство из здоровых компонентов и сохранять внешнюю жизнерадостность. Терпение — это моральная добродетель, позволяющая контролировать разум и противостоять самым жестоким проявлениям Холеры, Злобы и Ярости» [51, 147 ].

В «Размышлениях и рассуждениях о псалмах Давида» Кларендон утверждал, что верить Богу и молиться — это лучшее лекарство: «Бог желает быть нашим доктором, он излечивает все наши болезни. Другие врачи могут стремиться помочь, но не иметь нужных умений и потерпеть неудачу. Ему же послушны все болезни и слабости, они излечиваются, стоит ему прикоснуться. Но каждый пациент волен отказаться от лечения, не следуя предписаниям врача и не подчиняясь его воле. И тогда этот доктор, который может творить чудеса, избавляя от болезней, не сделает для лечения ничего… Достаточно, что он вложил лекарство в наши собственные руки» [5, 654 ].

Мысль о смерти, вероятно, не раз приходила Кларендону в голову после того, как он оказался во Франции. Болезнь, не позволявшая двигаться, обвинения, казавшиеся бесчестьем, порождали вопрос: не несет ли избавления смерть? Как христианин, Хайд отвергал мысль о добровольном уходе, но это не значит, что она не возникала. В эссе «О смерти», написанном в Монпелье в 1669 году, он обращался к трудам древних авторов, среди которых обнаруживал две школы. Одна видела «проявление стойкости духа и мужество в том, чтобы решиться жить в несчастьях, преодолевая напасти, жизнью рожденные». Другая школа допускала избавление от них путем «добровольной и быстрой смерти. Решение убить себя должно быть обдумано и благопристойно. Оно должно выражать не нелюбовь к жизни, а пресыщение ею». В христианстве тема самоубийства требует размышления с позиций учения о рае и аде, спасении и наказании. «Христианская вера не обязывает нас ни любить жизнь, ни бояться смерти, но любить жизнь так слабо, чтобы бояться смерти еще меньше. Ничто лучше не готовит к смерти, как думать о ней постоянно. Мы не должны искать смерти, которая придет в нужное время, и если мы благопристойно подчинимся ее приходу, мы поступим, как и следует ожидать. Есть так много достойных и заслуживающих одобрения причин, чтобы хотеть жить, что мы можем очень законно хотеть, чтобы наша смерть была отсрочена… Кто больше всего устал от жизни, и меньше всего хотел бы умереть — это те, кто прожил без цели, кто дышал, а не жил» [5, 128–129 ]. Это значит: каковы бы ни были обстоятельства, человек способен найти достойную цель. Кларендон осознал или придумал для себя, что в жизни ему выдались три периода, когда Господь даровал возможность Творить. Первый раз это случилось на острове Джерси, где он укрылся со своим подопечным, принцем Уэльским. Во второй раз Всевышний послал это счастье, когда он находился с лордом Коттингтоном в Испании с посольской миссией. Наконец, третья возможность возникла теперь: «Во всех трех случаях он познал себя и других лучше, чем в любой другой активный период жизни, служил Богу и стране с большей преданностью и пользой» [6, III, 458–460 ].