Коллектив авторов - Регионы Российской империи - идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Отметим, что пересмотр и отмена крестьянских судебных решений были одним из наиболее сложных вопросов деятельности волостной юстиции. Еще в 1861 году глава Калужской губернии сообщал во всеподданнейшем отчете, что крестьянские суды «нередко впадали в ошибки и принимали к разбору неподсудные им дела», поэтому местное губернское по крестьянским делам присутствие сразу же поставило перед Министерством внутренних дел ряд основополагающих вопросов, касавшихся обжалования решений волостного суда: 1) куда подлежат жалобы на превышение власти и нарушение порядка волостным судом; 2) кто имеет право кассации его решений; 3) какие принять основания для кассации и какой должен быть последующий ход дела? Этим сообщением заинтересовался император Александр II, поставив на листах всеподданнейшего отчета Высочайшую Его Императорского Величества резолюцию «На чем остановилось?» [445]. Началась длительная бюрократическая межведомственная переписка. Министр внутренних дел «признал необходимым предварительно истребовать заключения некоторых губернских по крестьянским делам присутствий. По доставлении и рассмотрении всех затребованных сведений министр вошел по означенному вопросу с представлением в Главный комитет об устройстве сельского состояния» [446].

Одним из таких дел и стал случай с Игнатием Матвеевым. Рассмотрев его дело, П. А. Валуев не поддержал отмену приговоров рязанских волостных судей и, кроме того, «для руководства на будущее время» постановил «сообщить Рязанскому губернскому присутствию и подведомственным ему мировым учреждениям, что на основании ст. 96, 97, 98 и 108 „Общего положения“ решения и приговоры волостных судов, состоявшиеся по делам, подлежащим их ведению или предоставленным им по желанию тяжущихся сторон и не выходящие из указанных законом для сих судов пределов власти, считаются окончательными и не могут подлежать обжалованию» [447]. При этом подобное решение было вынесено министром несмотря на то, что Суйский волостной суд явно нарушил закон: на суде присутствовало лишь двое судей и (вместо еще одного судьи) двое старост, не имевших права участвовать в процессе [448].

По итогам рассмотрения этого дела 12 июля 1862 года было издано министерское распоряжение с разъяснением «пределов власти» волостных судов: «Решения и приговоры волостных судов… считаются окончательными и не могут подлежать обжалованию» [449]. Например, власть запретила вмешиваться в дела волостных судов, пересматривать их приговоры, что обусловило фактическую независимость волостной юстиции не только от волостных администраций, но и от уездных и губернских органов исполнительной власти.

Выход мелкого гражданского дела между крестьянами на уровень министерства и его решение П. А. Валуевым в так называемом ручном режиме, безусловно, влияло на общественное мнение о вновь созданном крестьянском судебном учреждении. Действительно, в конце 1860‐х в печати начали появляться издания с конкретными замечаниями мировых посредников и судей, земских и губернских деятелей, представителей окружных судов и судебных палат – всех тех, кто ежедневно сталкивался с волостной юстицией. Мнение этих практиков в большинстве случаев носило резко негативный характер в отношении крестьянских судов – такой, что «нельзя не изумляться, что люди, столь разносторонне направленные и развитые, и из самых отдаленных и разнообразных местностей, могут в мнениях и суждениях своих так близко с собой сходиться» [450].

Запрет на апелляционную и кассационную деятельность губернских по крестьянским делам присутствий и уездных мировых съездов в отдельных случаях приводил к прямому разорению крестьянских хозяйств. Так, в декабре 1862 года мировой посредник пятого участка Сердобского уезда Саратовской губернии представил местному губернатору очень примечательное дело: крестьянин села Нарышкина Сердобского уезда Михаил Калякин снял у управляющего имением Шипилова место для пчельника по 25 копеек с улья. Место это на господском поле располагалось в двух верстах от крестьянских пчельников. Когда Михаил стал перевозить туда свои ульи, то некоторые из крестьянских бортников воспротивились. Калякин объявил управляющему Шипилову, что вынужден отказаться от договора. Шипилов, в свою очередь, справедливо ответил, что крестьяне не имеют права препятствовать деятельности арендатора. Уверившись в своей правоте, пчеловод поставил свой пчельник на указанном ему месте. Не готовые сдаться жители села Нарышкина подали на Калякина жалобу в волостной суд. Последний назначил своим решением самое высокое наказание в 100 рублей в пользу истцов [451].