Коллектив авторов - Регионы Российской империи - идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Выводы тверского, тульского, орловского, нижегородского и волынского губернаторов завершали общую характеристику пореформенной волостной юстиции: «Волостные суды, пользуясь своей бесконтрольностью в решениях своих, весьма часто оставляя в стороне и закон писаный, и закон обычный, увлекаются произволом, решая дела в пользу лиц более или менее близких к судьям, или, руководствуясь влиянием волостного старшины и волостного писаря, или, наконец, просто под влиянием ведра водки» [430]. Тульский губернатор П. М. Дараган прямо заявил в своем отзыве: «верно то, что волостные суды решительно не удались, точно также как они не удались и в казенных селениях, где номинально существуют уже несколько десятков лет» [431]. Ему вторил орловский губернатор Н. В. Левашов: «ожидания, возникшие в литературе, что эти суды будут служить проводниками в жизнь обычного права, живущего в народном сознании, оказались преувеличенными» [432]. Начальники губерний признавали, что через два с половиной года после проведения реформы в некоторых волостях новый суд вообще не начинал своей деятельности. Волынский губернатор М. И. Чертков привел даже некоторую статистику: «Крестьяне двух третей общего итога селений не обращались к волостному суду» [433]. С ним был согласен глава Нижегородской губернии А. А. Одинцов: «До сих пор крестьяне чаще обращаются к разбирательству своих стариков или сельских сходов, или приносят просьбы мировым посредникам, или местам и лицам, до которых дела их не относятся» [434].

Высказывание нижегородского губернатора нуждается в отдельном комментарии. Неоднозначное положение волостных судов в системе иерархии пореформенных местных судов по малозначительным проступкам и имущественным спорам приводило к попыткам членов крестьянских общин заменить волостные суды «домашними судами», «судами стариков» и даже сельскими сходами «по давно принятому и вкоренившемуся обычаю». «Самосуд» присутствовал в крестьянской повседневной жизни на протяжении многих столетий, и волостной суд, организованный правительством, для них не имел большого значения. Попытки власти вывести «из тени» многовековую традиционную систему обычного права за счет внедрения специального суда в крестьянском самоуправлении не давали желаемого эффекта. В первые пореформенные годы община оказывала молчаливое сопротивление, отстаивая право на собственный устный «самосуд».

Губернаторы прибегли к вполне эмоциональному описанию недостатков едва возданной системы, указывая, что «так называемое обычное право в них играло самую последнюю роль». Псковский губернатор В. Н. Муравьев сообщал, что часто слышал от крестьян: «Не дай бог нашего мужицкого суда» [435]. Калужский губернатор Э. В. Лерхе возмущался двойными наказаниями за один и тот же проступок [436]. Орловский губернатор призывал «умерить резкость приговоров, составляемых по обычному праву» [437]. Волынский губернатор писал о явных нарушениях волостными судами действовавшего законодательства в отношении женщин [438].

Надо сказать, что у волостного суда среди губернаторов были и адвокаты, впрочем, как уже упоминалось, весьма немногочисленные. Так, комментируя суровые наказания женщин, имевшие место в волостном суде, казанский губернатор М. К. Нарышкин отмечал: «Если один из мировых посредников… и находит, что решения волостных судов при разборе семейных ссор не беспристрастны относительно осуждения женщин, то подобный факт (если он и существует) следует отнести не к пристрастию судей, а к существовавшему и существующему в народе верованию, что жена должна постоянно состоять под управлением и властью мужа и с терпением переносить хотя бы и незаслуженные от него обиды: „Так Бог ей судил“ – говорит голос народа, и в этом случае трудно осудить волостных судей за пристрастное осуждение женщины, когда осуждение это вытекает из их религиозных верований и из убеждений, выработанных многими поколениями» [439].

Анализ этих записок показывает, что начальники губерний, в целом понимавшие необходимость введения волостного суда, инкорпорировавшего большую часть населения империи в правовое поле и обеспечивавшего устойчивость власти в регионах, критично относились к отсутствию унитарных подходов в решении одинаковых судебных дел и избранию на роль судей людей, которые были неподконтрольны даже на уровне низовой структуры местного управления.

При этом, критикуя организацию волостного суда, губернаторы не предлагали действенных «рецептов» по исправлению сложившейся ситуации в системе взаимодействия «волостного начальства». Показательно в этом отношении обсуждение вопросов, связанных с вмешательством волостных старшин, писарей и сельских старост в процесс судопроизводства. Обративший внимание на этот аспект рязанский губернатор П. Д. Стремоухов отмечал, что «нередко старшины и старосты, вопреки Положения участвуют в разборе дел, и, как начальники, имеют безусловное влияние на направление решения. Были примеры, что старшины созывали старост или стариков и в таком виде присваивали себе власть волостных судей» [440]. Однако при всем понимании логики, представленной губернатором, остается вопрос: каким образом можно было исключить волостного старшину, писаря и даже старосту из деятельности волостных судей? Старшины – фактические главы волостей – часто сами инициировали судебные дела, писари сопровождали судебные процессы, а старосты выступали лидерами крестьянских общин, поэтому являлись самыми необходимыми свидетелями.