Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Между тем, российские дипломаты продолжали уделять пристальное внимание ратификации конвенций, заключенных нейтральными странами. Так, 26 февраля 1781 г. Гаррис извещал лорда Стормонта о том, что уже произошел обмен ратификаций конвенции с голландцами, «подарки с каждой стороны уже сделаны, и все дело совершенно окончено». Беспокоило Гарриса намерение императрицы закрепить судоходство по Балтийскому морю во время конфликта Великобритании и Голландии исключительно за российскими, шведскими и датскими крейсерами. Об этом он извещал Стормонта в марте 1781 г. Впрочем, из разговора с Паниным посол узнал, что Екатерина побеспокоилась, чтобы навигация для британских судов по Балтийскому морю оставалась «столь же безопасной, как во времена самого глубокого мира». Однако более подробной информации от графа Гаррису так и не удалось получить, а потому он с нетерпением ожидал, когда поправится его «друг» князь Потемкин, «который один видит … переписку».

Потерпев неудачу в переговорах о Менорке, Гаррис счел своим успехом то, что сумел обратить внимание Екатерины на условия мира с Голландией. Он добился, чтобы эти условия не оказались для англичан «унизительными». «Правда, мне не удалось воспрепятствовать ратификации конвенции с Голландией, – сообщал Гаррис в Лондон, – но мне удалось устранить немедленное зло, которым это событие нам угрожало» 549 549 Там же. С. 762. .

Для достижения своей цели посол использовал, как и прежде, посредничество своего «друга» – князя Потемкина. В марте 1781 г. императрица подарила Потемкину, как полагал Гаррис, «без всякой причины», 40 тыс. ф. ст. Между тем, продолжал посол, князь «до того избалован, что счел эту сумму едва заслуживающей благодарности». В указе, отправленном казначейству, это вознаграждение предоставлялось князю Потемкину за помощь, которую он оказал императрице при заключении вооруженного нейтралитета. Гаррис отметил такую деталь: князь «сам настоял на помещении этой крупной лжи, во избежание на будущее время подозрения в том, что он был нами подкуплен» 550 550 Там же. С. 763–764. .

В это время отношения между Екатериной и князем Потемкиным осложнились из-за нового фаворита императрицы – Мордвинова. Князь был рассержен и, не стесняясь в выражениях, поведал Гаррису все, что он думал о своей государыне. Он «распространился о ее характере более, чем когда бы то ни было до тех пор», сообщал посол. Заявил, что императрица «опустилась больше, чем можно себе вообразить»; она не понимала интересов своей империи, подозревала своих друзей и доверяла врагам, «с таким упорством держалась собственного мнения, что принимала советы, когда они вполне согласовались с ее мыслями». Она сделалась «нечувствительной даже к славе и не слушала ничего, кроме самой преувеличенной лести; словом, ее характер … подчинялся лишь первому порыву страсти, а здравый совет и систематическое рассуждение были для нее несносны». Сказав все это, Потемкин прибавил, что «решился не вступаться более в дела государственные; что участие, принимаемое им в этих вопросах, лишь умножило число его врагов и возбудило зависть в императрице, нимало не послужив к пользе дела и друзей, которым он желал служить, что им он останется неизменно преданным и убежден, что как только Ее Императорское Величество почувствует последствия своих заблуждений, … она к нему … обратится за помощью» 551 551 Там же. С. 768–769. .

Между тем, Екатерина продолжала вести переговоры с англичанами, предлагая им свое посредничество в конфликте с голландцами. Однако британцы отклонили ее предложение, чем вызвали недовольство императрицы. В послании лорду Стормонту 27 апреля 1781 г. Гаррис упоминал, что в это время в Кронштадте была предпринята попытка сжечь военные корабли. Огонь потушили, но поджигателей не нашли. «Враги наши по обыкновению приписывают этот поступок нам, – писал дипломат, – однако обвинение это уже избито и не заслуживает никакого внимания со стороны императрицы» 552 552 Там же. С. 775. . Впрочем, не исключено, что доля истины в подозрениях Гарриса все же была, если учесть, что в это время строительство судов на верфях в Архангельске финансировалось американцами, что не могло не вызвать негодования англичан. По-видимому, это хорошо понимала и императрица, отдав приказ приостановить постройку крейсеров.

30 апреля 1781 г. во время обеда с князем Потемкиным в Царском Селе Гаррис узнал, что «неудовольствие», возбужденное в императрице отказом англичан на ее предложение «отдельного вмешательства» в их конфликт с голландцами, значительно остыло, и что дружеское ее расположение к англичанам оставалась «в прежней силе». Затем князь пересказал ответ, данный голландцам, и заверил посла, «что ей до того надоел вооруженный нейтралитет, что теперь она также сильно желала от него отделаться, как еще недавно стремилась привести эту мысль в исполнение». Сообщая Стормонту о своей беседе с Потемкиным, Гаррис приходил к заключению: «Если мы не припишем этого поведения тому, что, по словам моего друга, она (императрица) действительно почитает вооруженный нейтралитет вооруженным ничтожеством, то нам остается искать его объяснения в странном непостоянстве нрава» 553 553 Там же. С. 776–777. .