Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

Проблема социально-психологической характеристики интеллигенции таким образом всё время занимает автора «Этюдов». Статья «Артельная эпопея» помимо этой общей темы имеет специальный интерес, написана с эрудицией и составляет ценный вклад в литературу об артельном движении, его экономическом и социальном значении.

В духовном облике интеллигента-разночинца автор подметил и подчеркнул черту, которую он назвал не новым, впрочем, термином «отщепенства». Отщепенцы — решительные критики и противники, данного общественного строя. «Идейные формы, в которые облекается психологическое содержание (отщепенства) могут быть, по мнению А. Н. Потресова, весьма разнообразны», но самое это психологическое содержание гораздо более устойчиво, чем его формы. Мы бы выразились иначе: отщепенство это — эмоциональная форма, в которую может выливаться самое различное идейное содержание, это — чувства и настроения, которые могут прикрепляться к довольно различным взглядам и теоретическим построениям. Как бы то ни было, Потресов подметил и выдвинул действительно существенную, определяющую черту духовной физиономии той русской интеллигенции, которая сыграла такую роль в переживаемую нами эпоху. Если автор не сумел надлежащим образом использовать своё наблюдение, то это объясняется, конечно, тем, что и этот оригинальный, я бы сказал высокопробный марксист всё-таки находится в плену у марксистского шаблона.

Автор в своё время был прав, когда божественное качество «отщепенства», т. е. гармонической революционности чувств и идеологии, присваивал марксизму и отрицал у его литературных противников с Н. К. Михайловским во главе; упоение своим марксистским отщепенством продиктовало Потресову лучшие, иногда прямо блистательные полемические страницы (см. в особенности статью «Современная Весталка», направленную против Русского Богатства ). Но теперь вряд ли и сам Потресов не видит, что это преимущество марксизма и социал-демократии потонуло в русской революции. Совершилось революционное равнение — и, соответственно этому, «полемические красоты» завяли.

Единственная статья, полемика которой сохранила всю свежесть и остроту современности, это — заключительный этюд сборника «Наши злоключения». Он направлен против апостола большевиков г. Ленина и чрезвычайно интересен убийственной критикой того уродливого продукта русского умственного развития, который известен под названием «большевизма».

Потресов мужественно вскрывает и разъясняет интеллигентский характер русской социал-демократии и из него выводит все характерные особенности «большевизма», родившегося по прямой линии от «марксизма кружкового подполья» (стр. 259). Эта «интеллигентски-кружковая среда» — «один из островков в безбрежном пространстве политически-аморфного общества», которое наделило её «собственной социально-политической неразвитостью и соответственною беспомощностью в оценке происходящих внутри его (общества) процессов». Автор останавливается на этом несомненно верном указании и не только не решает, но даже не ставит дальнейшего вопроса: почему же эта куцая интеллигентски-кружковая идеология оказалась всё-таки столь влиятельной в нашей революции, что в конец извратила дело русской социал-демократии?

Я думаю, это случилось потому, что и пролетариат оказался достаточно «социально-политически неразвитым» для восприятия такой идеологии и «соответственно беспомощным в оценке происходящих внутри общества процессов». Между уровнем «революционной интеллигенции», т. е. социал-демократии, и «революционного народа», т. е. пролетариата, оказалось некоторое «исторически-неизбежное» соответствие.

Нам думается, что «испытанное орудие материалистического понимания истории», о котором автор «Этюдов» говорит в своём предисловии, даёт уловить именно эту связь.

В течение лета произошли события настолько многозначительные, что не хотелось их касаться под первым впечатлением, которое могло быть поверхностным и ошибочным. Я разумею государственный переворот, происшедший в Турции. Теперь всё яснее и яснее становится, какими огромными последствия чреваты эти события. И в то же время совершенно ясно, что этот переворот — лишь один из эпизодов той новой эры европейской и мировой истории, которая началась крушением старого порядка в России. В настоящий момент словосочетание «крушение старого порядка в России» звучит, конечно, какой-то насмешкой над русскими людьми.