Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

Самая идея «Средней Европы», — благовидное наименование для германской гегемонии, — заключала и заключает таким образом в себе угрозу для остального европейского мира, и ей должна быть противопоставлена программа раздела Австро-Венгрии, как политически необходимого и вполне осуществимого вывода из войны, преступно навязанной обеими центральными империями другим большим и малым государствам Европы. Сейчас вне этого решения не может быть просто даже окончания войны, как таковой. Напомним, что сама Германия в своих переговорах о том, как Австро-Венгрия могла бы удовлетворить Италию, встала на почву идеи раздела Австро-Венгрии. Теперь так же в сущности ставится вопрос и об участии Румынии.

Союз с Германией, которая на Ближнем Востоке взяла на себя ту роль по отношению к России, которую прежде играли Англия и Франция и отчасти — Австро-Венгрия, и сочетала эту для себя новую, но объективно старую задачу с борьбой против прежних противников России, Англии и Франции, неизбежно поставил многоплемённую и страдающую весьма слабым сцеплением частей Австро-Венгрию перед проблемой: самораздел при честном маклерстве Германии или раздел. Наличность в тылу Австро-Венгрии Румынии, которая, как самостоятельное государство, сложилась и существует вообще лишь благодаря тому, что за её спиной стояла и стоит Россия (иначе она давно была бы присоединена к Австро-Венгрии), вносит в эту проблему ещё одно осложнение, которое можно выразить словом: распад.

Ибо для того, чтобы спастись от произведённой в пользу Румынии ампутации, Венгрия имеет лишь одно действительное средство: отложиться от Австрии, т. е. изнутри разложить, или разделить Австро-Венгрию. Сейчас, как я говорил выше, мы подошли к поворотному моменту войны именно в этом смысле. Но и отпадение Венгрии будет не чем иным, как особым видом раздела Габсбургской монархии, вернее, прелюдией к этому разделу.

Совершенно не случайно а, наоборот, в высшей степени характерно для существа дела, что идеологи «Средней Европы» ещё до войны с полной ясностью сознавали, к чему должна вести защищаемая ими политика германского империализма с его ближневосточными замыслами.

Автор брошюры Berlin — Bagdad говорил, что «Германская империя должна самым официальным и категорическим образом выяснить Вене, что сейчас (это писалось в 1913 г.!) Австрия представляет для Германской империи не помощь и опору, а жизненную опасность наихудшего вида».

«Ибо вследствие враждебного отношения Румынии она не может достаточно защищать самое себя на южном фронте и беззащитна против России. В этом положении Германская империя не должна пребывать больше ни одного дня, если она не желает осудить себя на гибель. Поэтому венское правительство должно незамедлительно упорядочить управление и оборону монархии и, во всяком случае, сделать возможным союзничество Румынии. Для всего этого необходимо, чтобы по меньшей мере Галиция-Буковина перешла на положение особой и автономной части монархии, чтобы Далмация была соединена с Боснией и чтобы в Венгрии получил силу удовлетворительный закон о правах национальностей и была проведена реформа избирательного права Если венское правительство не пойдёт по этому единственному, обещающему спасение пути, то Германская империя должна отделиться от дунайской монархии и перейти в положение зрителя, который станет созерцать, как Австро-Венгрия будет устраивать свои дела. Но тогда Австро-Венгрия обречена на раздел» [514].

Война осуществила программу самого тесного объединения Германской империи и Австро-Венгрии. Но именно это привело дунайскую монархию на край гибели и поставило её лицом к лицу с действительностью раздела или, вернее, раздела и распада.

Так творится неотвратимый суд истории.

Вторая русская революция, завершившая дело политического освобождения нашей родины, налетела, как ураган, как разбушевавшаяся стихия, которая сломила на своём пути все преграды. В этой грозной стихийности — подавляющая величественность пережитых Россией событий. Всё личное, всё партийное смолкает перед ними. Видится только Россия, исстрадавшаяся, смятенная, но, сквозь весь ужас ещё не утишенной смуты и борьбы, выпрямляющаяся и просветляющаяся. Слёзы волнения и восторга, тревоги и умиления душат. Не будем, однако, обманывать себя и других. К восторгу от скорой победы над отжившей и ставшей совершенно негодною и нетерпимою властью примешивается чувство тревоги за Россию, перед которой в грозной готовности стоит сильный и упорный внешний враг. Он только и мечтает о том, чтобы сосредоточенным и метким ударом сломить и повергнуть во прах выпрямляющуюся новую Россию. Пусть этот угрожающий образ сильного внешнего врага, для которого в возрождении и укреплении русской силы заключается величайшая угроза, стоит живым предостережением перед взором каждого из нас, будя совесть и подвигая на действенную работу.