Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Любые проявления образованности, следование традиционным для интеллигентной среды нормам поведения и общения воспринимались рабоче-крестьянским активом как показатель «чуждости» служащих. Например, в марте 1930 г. на общем собрании Омского окружного молочно-животноводческого колхозсоюза участники «чистки», обвиняя двух сотрудников в контрреволюционной деятельности и антисоветских настроениях, ссылались на то, что те «чересчур вежливы», «вежливость их излишняя». На основании анонимного доноса был «вычищен» по 2-й категории председатель кооперативного союза И.И. Королев (Кузнецкий окр.). Доноситель писал: «Королев, по-видимому, происходит из царской семьи…» и приводил такие доводы: «…выписывает два журнала на французском и немецком языке, на этих языках свободно читает и говорит… Женат на бывшей преподавательнице реального училища. Сам учился в реальном училище, хотя скрывает об этом». Подозрительным автору доноса показалось и то, что Королев – член партии, но его дочь (девяти лет) «в пионеры не вступает» [638]. Порой осведомители не скрывали личных мотивов доноса, зависти и т. п. Например, в доносе на сотрудника Рубцовского окрфинотдела Рывкина говорилось, что жена последнего из «семьи интеллигентной, богатой. Родители живут в Томске и имеют свой дом. Выходит так, что жил Рывкин хорошо, так и теперь обеспечен в жизни. Где же правда?» [639].

Под влиянием пропагандистских стереотипов у рабоче-крестьянских выдвиженцев, работавших в аппарате, формировалась психология социальных иждивенцев интеллигенции: вся ответственность за профессиональную работу аппарата переносилась на специалистов, с себя снималась ответственность за просчеты. Недоверие к специалистам активно выражали участвовавшие в «чистке» рабочие бригады, изначально предполагавшие наличие в учреждении «вредительства». Отсутствие доказательств списывалось на круговую поруку и умение специалистов скрывать данные о враждебной деятельности. Рабочие бригады давали специалистам, если не могли их уличить в злоупотреблениях, но считали необходимым «вычистить» по «классовым» соображениям, примерно такие характеристики: «Мы пришли к выводу, что Францкевич очень хитрый человек, одновременно высшей марки бюрократ, подсиживающий комсомольцев» (комиссия «вычистила» бухгалтера отделения Госбанка К.Ф. Францкевича по 2-й категории) [640].

Многие участники «чистки» подходили к оценке служащих только с политическими критериями, поэтому на предусмотренную процедуру предъявления обоснованных обвинений смотрели сквозь пальцы. Аргументированные возражения обвиняемых зачастую не только не учитывались, но и вызывали раздражение как излишняя формальность, сохранившаяся с «буржуазных» времен. Правовой нигилизм был характерен для организаторов и участников кампании. Власть неоднократно подчеркивала, что в «чистке» необходимо основываться на правильном классовом понимании политики партии, а не на юридических тонкостях.

В качестве «ударной силы», направленной на изъятие определенной части «старых» служащих, режим использовал новое пополнение «красных» специалистов из числа выдвиженцев, выпускников вузов, служащих-активистов (общественников) и т. п. Манипулирование выдвиженцами было возможно в силу их малограмотности, низкого культурного уровня и традиционного недоверия к образованной, квалифицированной части служащих и специалистов. Недавним выпускникам учебных заведений отводилась решающая роль в процессе замещения «старых кадров». В конце 1920-х гг. возросшая социальная мобильность породила у молодежи «революцию ожиданий», надежды на быстрое продвижение в карьере, что придало конфликту «отцов и детей» драматический характер. Кадровые «чистки» аппарата давали реальный шанс занять посты «вычищенных» специалистов. Поскольку молодые специалисты явно уступали старикам в профессионализме, они использовали политические обвинения в отношении «чуждых» и «политически безграмотных» «спецов». Однако вместе с элементами противостояния и борьбы во взаимоотношениях специалистов разных поколений наблюдалась и противоположная тенденция – поиск компромисса, стремление к профессиональному сотрудничеству. На «чистках» это проявилось во взаимной поддержке друг друга (давали положительные отзывы, защищали сотрудников, рискуя подвергнуться «чистке» за «покровительство чуждым элементам»).

Генеральная «чистка» соваппарата, проводившаяся на рубеже 1920–1930-х гг., была неразрывно связана с новым этапом истории советского общества, обусловлена «Великим переломом», неизбежно из него вытекала, являлась одним из способов мобилизации аппарата для осуществления политики «чрезвычайщины», ее необходимой и естественной составляющей. По сравнению с предшествующими «чистками» в 1920-е гг. она имела свои особенности, заданные в самом начале ее организаторами: якобы не политический, а «функциональный» характер, публичность (в отличие от «кабинетных чисток» прошлых лет). Публичность и массовость кампании были реализованы достаточно полно. О функциональной направленности, улучшении качества работы аппарата трудно сказать что-то определенное, за исключением того, что несомненны изменения в его социальной структуре. Очевидно, что, несмотря на постоянное подчеркивание «функционального» характера как главной, основной черты и задачи, социально-политический мотив не просто присутствовал, но и стал преобладающим в ходе «чистки».