Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

К концу 1911 г. дискуссия в русской армии по вопросу военно-востоковедной реформы была в целом завершена. Под влиянием мнений, прозвучавших во время дискуссии, Азиатская часть Главного штаба была вынуждена признать необходимость подготовки для нужд армии офицеров-восточников с высшим специальным образованием. В Азиатской части эта категория специалистов получила название «восточники высшей категории». Впервые эта тема в Азиатской части была озвучена в августе 1912 г., накануне поездки полковника Давлетшина в Ташкент и Тифлис для участия в работе экзаменационных комиссий окружных подготовительных школ восточных языков. Начальник Главного штаба в письме на имя командующего войсками Туркестанского военного округа отмечал, что поездка Давлетшина позволит обсудить в штабе округа вопрос «о предоставлении офицерам-переводчикам, оказавшим лучшие успехи, возможности дальнейшего совершенствования в языке, с тем, чтобы подготовить из них восточников высшей категории» [1136].

По поводу этого предложения полковник Ягелло сообщал штабу округа, что «для создания восточников высшей категории нет надобности в иных мерах, кроме указанных в новом проекте штаба округа, так как ввиду наличия контроля в виде проверочных испытаний через каждые три года, а также применения восточных языков на должностях, предусмотренных проектом, совершенствование в них офицеров будет идти само собою, и восточники высшей категории будут создаваться постепенно, с годами» [1137]. Эту довольно странную точку зрения разделял и начальник штаба Туркестанского военного округа, также считавший, что восточники высшей категории «появятся с годами сами собой» [1138]. Следует заметить, что и сама Азиатская часть не совсем четко представляла себе, что в действительности должно было пониматься под «восточниками высшей категории», и еще более смутно представляла, как и где таких специалистов готовить. Вопрос, впрочем, довольно быстро перестал быть предметом служебной переписки Азиатской части со штабами военных округов.

К 1912 г. относится разработка в Азиатской части Главного штаба вопроса о введении особого знака для офицеров-переводчиков, который был оговорен в Положении 1911 г. Азиатская часть запросила мнение азиатских военных округов относительно внешнего вида знака. Вопрос этот также обсуждался полковником Давлетшиным в период его поездки в Ташкент и Тифлис в 1912 г. От начальника штаба Туркестанского военного округа поступило следующее предложение: «По поводу нагрудного знака для офицеров-переводчиков полагаю, что можно воспользоваться существующим бывших петербургских курсов восточных языков с прибавлением на нем для Ташкентской школы инициалов Среднего Востока, и Кавказской – Ближнего Востока» [1139].

20 января 1913 г. состоялось Высочайшее соизволение на установление нагрудного знака для офицеров-переводчиков с его кратким описанием. 31 января того же года знак был введен в действие Приказом № 46 по военному ведомству. Серебряный знак был исполнен в форме академического знака, принятого для военных академий, в нижней части которого под изображением государственного герба в обрамлении лавровой и дубовой ветвей имелось золотое восходящее солнце (в виде полукруга с лучами) и под ним щиток из синей эмали с золотыми буквами «Б. В.» – для офицеров, изучивших языки Ближнего Востока, или «Д. В.» – для изучивших языки Дальнего Востока [1140]. Введение знака имело большое значение для поднятия престижа военно-востоковедного образования в русской армии.

В 1912 г. штабом Туркестанского военного округа был разработан проект курсов восточных языков (подробнее он будет рассмотрен ниже). Концептуально проект явился продолжением традиционной «туркестанской» линии в вопросах подготовки военно-востоковедных кадров, основанной на некоей автономии Ташкента в этом вопросе. Представленный штабом округа проект в известной мере призывал к возврату к старой системе изучения восточных языков, основанной на прочном теоретическом фундаменте знаний. Вполне понятно, что позиция, занятая штабом округа и туркестанскими военными востоковедами, не встретила понимания в Азиатской части Главного штаба. В последней даже рассмотрели за проектом существование некоей «ташкентской оппозиции», представляющей серьезную опасность для реализации нового порядка изучения восточных языков. Для Азиатской части ситуация осложнялась тем, что идейный «раскол» шел не от отдельных военных специалистов, но от сплоченной группы офицеров-восточников, обладавших значительным опытом востоковедной и педагогической деятельности, а главное, полностью поддерживаемых руководством Туркестанского военного округа.