Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Весьма интересна реакция начальника Генерального штаба, ознакомившегося с мнением полковника Корнилова: «Прежде всего, надо разделиться с В[оенным] М[инистерством] [1025]и поднять вопрос о всех школах. Пока школы не будут в ведении нач[альника] Г[енерального] шт[аба] и не будет органа для их заведов[ания], мы не тронемся с места. Поэтому начать с этого и выяснения всех средств, которые В[оенное] М[инистерство] отпускает на это дело. Возлагаю это на ген.-м. Вебеля [1026]. И прошу вас путем сбора данных и сведений привести его в ясность. Я ничего не имею [против], чтобы ведение осталось в Азиат[ской] части Гл[авного] шт[аба] – и тогда вопрос о распор[яжении] делами восточных языков должен быть у них. Прежде всего уничтожить двойственность. Почему МИД до сих пор не ответил на вопрос наш в 1906 г. об Ак[адемии] В[осточных] яз[ыков] [1027]. 19/I» [1028].

При общей рациональности подходов полковника Л. Г. Корнилова в вопросе изучения восточных языков обращают на себя по меньшей мере два момента, которые следует признать ошибочными. Первый из них относится к категории офицеров-восточников с высшим военно-востоковедным образованием, которых Корнилов считал совершенно не отвечающими реальным потребностям войск. Второй относится к возможности самостоятельного изучения офицерами восточных языков («без курсов и школ»), в чем с ним был солидарен и подполковник А. Е. Снесарев. Мы не будем специально останавливаться на ошибочности этих взглядов, это станет очевидным из совокупности рассматриваемых ниже вопросов, относящихся к военно-востоковедной реформе. Остановимся лишь на попытке вскрыть генезис таких подходов, которые были присущи сразу после русско-японской войны Л. Г. Корнилову и другим выдающимся представителям русского Генерального штаба.

Следует заметить, что русско-японская война в качестве одного из уроков указала на неудовлетворительное обеспечение действующих войск переводчиками, т. е. специалистами, предназначенными непосредственно для строевых частей. Нехватка таких переводчиков была памятна всем, кто находился на театре войны. Эта свежесть воспоминаний на какой-то момент заставила забыть о существовании офицеров-восточников с высшим военным образованием. В русско-японскую войну их было слишком мало (всего несколько человек), чтобы они по своей полезной деятельности могли обратить на себя внимание. И строевым частям, даже при наличии достаточного числа таких офицеров-восточников, были действительно нужны другие специалисты: менее образованные, но доступные немедленно, в значительном числе, находящиеся непосредственно в боевых порядках войск, – для своевременного допроса военнопленного, опроса местного населения, уточнения направлений на местности, покупки продовольствия и фуража и пр. Поэтому сразу после войны именно войсковой переводчик стал центральной фигурой. Неудивительно, что и Корнилов, как участник войны, видел практическую пользу именно в таком специалисте, а не в академике-востоковеде. Этот взгляд вполне отразился в составленной им справке. Только по прошествии времени, когда эмоции и впечатления от недавней войны стали возвращаться в состояние обыденного, к вопросу о роли офицеров-востоковедов удалось вернуться с более взвешенных и рациональных позиций, что и показала дискуссия по военно-востоковедной реформе.

Следует также заметить, что взгляды Корнилова на вопрос изучения офицерами восточных языков находились под влиянием самой генштабовской корпорации, в которой крепко держались монополии на вопросы разведки и военно-географического и статистического изучения стран Востока. Появление офицеров-востоковедов, которые в силу своей профессиональной подготовки были лучше подготовлены к выполнению вышеуказанных задач, неизбежно подрывало монополию офицеров-генштабистов. Как следствие этого, полуосознанное, почти инстиктивное, диктуемое внутренней природой корпорации стремление не допустить к «большому генштабовскому делу» новоявленных специалистов со стороны. Не думается, что в своей справке Корнилов открыто преследовал эту цель, но совершенно очевидно, что и он, опытный в делах Востока и передовой для своего времени офицер, невольно испытывал на себе подспудное влияние этого распространенного в среде генштабистов предубеждения.

В период подготовки военно-востоковедной реформы Генерального штаба подполковник А. Е. Снесарев в январе 1907 г. подготовил служебный документ [1029], в котором изложил ряд подходов к постановке системы изучения офицерами восточных языков. Снесарев считал, что сложившийся в русской армии порядок изучения восточных языков не носит системного характера, и затрачиваемые большие средства дают весьма скромные результаты. Снесарев предлагал также определиться («поставить в ясные рамки») с вопросом, какое ведомство – ГУГШ или Главный штаб – должно осуществлять общее руководство подготовкой военно-востоковедных кадров.