Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

«Обращаясь к общей оценке программы, – писал Поморцев, – можно отметить одну черту, проходящую красною нитью через все предметы, – это отсутствие практического взгляда на преподавание (т. е. того принципа, который и был заложен в основу Восточного института изначально. – М. Б .). В результате получается странное явление, что студенты или офицеры отправляются за границу не во всеоружии знания и осведомленности о том, что их ожидает, как бы следовало питомцам специального учреждения, но совсем наоборот, для них все является неожиданностью: разговорный язык народа, денежная единица данной местности, местный [обменный] курс, способы передвижения, нет даже расписания соседней с Куанченцзы [834]ветки железной дороги, гостиницы и другие места остановок, пункты, где можно встретить европейцев в качестве миссионеров или торговцев, продовольственный вопрос, способ защиты нарушенных прав, городская и сельская администрация, необходимые местные знакомства и т. д. и т. п. Надлежащего путеводителя по этому предмету вообще нет. Изучать все это приходится на месте, столкнувшись с нуждой, без всякой возможности предвидеть и предотвратить ее заранее. Не дается никакого метода или системы для изучения края и народа» [835].

В записке Поморцева весьма ценные сведения содержатся о порядке преподавания восточных языков в Восточном институте. Основным недостатком постановки учебного процесса Поморцев считал отсутствие в нем системности. «Главной причиной этому, – отмечал он, – служит своеобразный взгляд профессоров, открыто выражающих, что для авторитетного учебного заведения желание профессора – закон, и все сделанное им должно считаться целесообразным и полезным. Конечно, в этом отношении нельзя было бы возражать им, если бы, например, они читали лекции по китайской литературе, здесь свобода действий была бы уместна и целесообразна, но дело в том, что преподавать-то им приходится лишь азбуку и первоначальное чтение по языку, а это, всеми безусловно признано, требует системы; только система может сэкономить время и обеспечить успех.

Что же мы видим в институте? В 1904–1905 [академическом] году по китайскому языку на первом курсе был принят учебник профессора Ш[мидта], в 19051906 [академическом] году на том же курсе этот учебник был бесповоротно забракован профессором Р[удаковым]. Началось преподавание по Веду [836], но тут опять задержка: учебник Веда – на английском языке, которым на первом курсе не владеют свободно. Надо сделать русский перевод. Начали переводить, но дошли лишь до 8-го урока (всех – 200) и остановились. Ждали целую зиму, но напрасно, пришлось готовиться по учебнику профессора Ш[мидта].

В 1906–1907 [академическом] году на втором курсе преподаются другие образцы, но слов к ним нет. Чтобы приготовиться к лекции, приходится рыться в словарях, отыскивать слова и значения иероглифов; это по каждому языку занимает 3–5 часов времени, если прибавить к этому, что слова и иероглифы нужно еще выучить и что кроме языков есть другие предметы, то будет понятно, что работа является непосильной для добросовестного к ней отношения. Поневоле все приходится делать наспех и ко всему относиться поверхностно.

Лекторские лекции. Профессора преподают теорию языка, практические же занятия возложены на лекторов – китайцев, корейцев, японцев, монголов и маньчжур. Лекторских лекций в два раза больше, чем профессорских. На практике лекторскими лекциями совсем не пользуются – все в силу того же неустройства. Не вдаваясь в подробности, замечу лишь, что присутствие профессорских ассистентов на этих лекциях желательно и полезно.

Особенного внимания заслуживает преподавание лекторами английского языка (профессора по этому языку нет). Здесь неурядица с преподавателями полная. Для иллюстрации привожу подслушанный разговор.

Офицер I курса: “Скажите, что требуют по английскому языку на экзаменах?”

Офицер II курса: “Об этом не беспокойтесь, здесь вы понемногу будете забывать то, что знали при поступлении, и экзамен все-таки выдержите”.

Чтобы закончить этот отдел, должен отметить, что на лекциях обыкновенно присутствует едва Ό списочного числа офицеров и того менее студентов. Фразу “дома можно сделать больше, чем на лекциях” приходится слышать довольно часто. Хотя это по теории похоже на абсурд, но жизненная практика говорит другое. И если я лично всегда посещал лекции, часто в единственном числе, то только потому, что считал для себя, как старшего офицера, неприличным манкировать лекциями» [837].