Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Комментируя каждый пункт вышеуказанных недостатков, Кривенко отмечал: «1) Загромождение программы имеет свое объяснение. Институт имеет в составе своих слушателей большое количество студентов, которые готовятся к коммерческой и консульской деятельности, и вот почему в программу включены политическая экономия, международное, государственное, гражданское право, товароведение и бухгалтерия. Но непосредственного отношения к изучению языков и стран восточных народов эти науки не имеют, и в этом смысле для офицеров они являются обузой, лишь отвлекающей их от главной задачи. Однако обстоятельная сила науки столь велика, что, будь постановка дела в их постижении организована правильно, не много бы нашлось офицеров-слушателей, кои бы усмотрели в них вред себе. И именно потому, что постановка преподавания так плоха, слушателю приходится жаловаться на массу непроизводительного времени и труда, им затрачиваемых.

2) В составе лекторов по общим наукам в Восточном институте нет ни одного профессора; кафедры занимают не люди науки, посвятившие свою жизнь и труды служению этой науке, а преподаватели. Но это не молодые преподаватели, готовящие свои диссертации, лекции которых, быть может, иногда и менее обстоятельны, но зато полны жизни и искреннего увлечения. Нет, это просто чиновники, стремление коих не идет далее того, чего они уже добились, и научные интересы коих сужены до минимума, до объема того чужого учебника, по которому они читают свой курс. Между тем фактическое обладание кафедрой делает их полными авторитета и педагогического апломба, убивающего самостоятельность и инициативу слушателя. Приспособившись к изложению курса по известной программе и книжке, они установили свои точки зрения на излагаемые ими предметы, малейшее уклонение от коих считается уже расходящимся с истинным пониманием вопросов. Как старосте первого курса, мне пришлось часто сталкиваться с этими исп[олняющими] должн[ости] профессоров и выслушивать поразительные замечания.

Так, я обратился по просьбе курса к преподавателю политической экономии [821]с ходатайством рекомендовать нам пособия. Ответ был таков: “Мои литографированные записки”. На мое же замечание, что таковых осталось лишь несколько экземпляров, а нас много, их не хватит, мне ответили: “Есть Ходский [822], Исаев [823], Чупров [824], Железнов [825], но они к экзамену не годятся, я требую по запискам”. И мы с большими трудностями доискивались и учили на память эти записки по политической экономии, ибо нам объявили с кафедры, что все лучшие образцы ее изложения не годятся к экзамену. Сам преподаватель читал курс тоже только по своим запискам.

При подобном отношении к предметам изучение их, конечно, является лишь ненужным и крайне обременительным балластом для всякого, кто вступает в институт с особыми задачами.

Во всем составе преподавателей есть лишь один молодой лектор, обещающий стать научной силой и стремящийся к этому; это и. д. профессора Кюнер. Но и он пока бесполезен как лектор, ибо, увлекшись своим первым научным трудом по Тибету, он обширный курс географии Востока сводит пока к изложению географии Тибета, нам ненужного. Так, весь 1-й семестр прошлого (учебного) года он посвятил “Краткому изложению истории исследования Тибета”, и в результате на изложение географии Китая, Японии и Кореи времени не хватило. А между тем место географии Востока отводится лишь на первом курсе, и предмет этот для нас очень важен.

В несколько лучших условиях находится преподавание восточных языков; тут имеются два профессора по китайскому языку (профессора Шмидт и Рудаков). Но и в этой области большое нестроение. Так, преподавание китайского языка распределено между профессором Шмидтом и Рудаковым, из коих первый ведет I и III курсы, а второй – II и IV курсы. Между тем методы их преподавания диаметрально противоложны: профессор Шмидт кладет в основание изучения грамматику, а профессор Рудаков отрицает существование подобной в китайском языке. Таким образом, слушатель переходит на II курс с запасом грамматических правил, с тем, чтобы бросить его на пороге этого курса, засаживаясь на этот раз за изучение по новой системе, но затем на III курсе ему вновь предстоит возвращение к грамматике, а на IV – вновь забвение ее. Но помимо путаницы, происходящей от разного понимания научных методов, изучение языков находится в зависимости и от личных качеств профессоров. Профессор Рудаков много занят по должности директора института, преподаватель Спальвин (японского языка) – по должности заведующего библиотекой, и потому продолжительность лекций в большинстве ограничивается 25–30 мин., отношение – чисто формальное; в результате страдает тот, кто идет учиться.