Среди провокаций липовых истин и ложных или сверхложных идей.
Среди торжества дисциплины товарищей по топору.
Среди всенародного вопля товарищей в очередях у прилавка на торжище.
Среди помрачительной гонки наперегонки в обустройстве нашего быта, где, сколько туда ни тащи добра, сколько ни вкладывай по каталогу, сколько ни вкалывай, чтобы жилье наконец у тебя засверкало не хуже, чем у соседа, все тебе кажется мало стяжательства для перевеса тщеславных утопий.
Хорошо прочитанный и разбавленный Набоков не позволил создать сюжета, героев, банального смысла. Сам автор, пытаясь сбалансировать текст, достичь эфемерного совершенства, переписывал повесть много лет. Работа над ней растянулась с 1981 по 1996 год. Повесть превратилась в роман и была издана в 1997 году в издательстве «Камера хранения». Олег Юрьев – автор послесловия – с какой-то растерянностью пишет: «О чем эта повесть? О проверке русской речи на предел спрессования? Об испытании русской прозы на предел ритмизации? О контроле русской жизни на предел отчуждения?» Ответ подразумевается, подсказывается – решать должен читатель. Проблема в том, что читателя не нашлось. Ключ или шифр от «камеры хранения» увезли в другой город и забыли. Из Довлатова:
Губин рассказывает о себе:
– Да, я не появляюсь в издательствах. Это бесполезно. Но я пишу. Пишу ночами. И достигаю таких вершин, о которых не мечтал!..
Повторяю, я хотел бы этому верить. Но в сумеречные озарения поверить трудно. Ночь – опасное время. Во мраке так легко потерять ориентиры.
Судьба Губина – еще одно преступление наших литературных вохровцев.
Вот и за этот эпизод Дар призывал «бить морду» Довлатову. К вопросу о «сумеречных озарениях» я вернусь совсем скоро. Губина можно было смело назвать главным литературным неудачником творческого содружества. Можно, если бы к четырем «горожанам» не присоединился пятый – Довлатов. Само участие Довлатова в группе вызывает множество вопросов. Ефимов в ряде интервью и текстов «освещает тему». Но от «раскрытия вопроса» самих вопросов меньше не становится. Фрагмент из интервью Ефимова, данного в 2003 году:
– Вы могли бы назвать условную дату конца существования этой группы?
– Я думаю, что Довлатов говорит об этом в одном из своих интервью. Вахтин пригласил его принять участие году в 68-м, самое позднее – в 69-м. Но уже следующий сборник мы не готовили. Не было сборника, в который Довлатов включал бы свои вещи.
– А почему был приглашен в группу Довлатов?
– Он как-то виделся нам в нашем кругу. Тоже горожанин, пишет про город, тоже невероятно открыт иронии, всему смешному, тоже вглухую не печатается. Абсолютно тот же изгойский статус. Все сводило нас вместе. Он уехал в Таллин, по-моему, году в 70-м. Так что с датами вот так обстояло дело.
По поводу «вглухую не печататься», а также «изгойского статуса» – просто неправда. Напомню о двух детских книгах Марамзина. Абсолютно синхронно с ними, год в год, выходят две книги самого Ефимова: «Таврический сад» и «дополненное и исправленное» переиздание «Высоко на крыше». Помимо этого в «Литературной России» 1966 году печатается его рассказ «Заяц. Сказка для взрослых». В 1968-м – большой рассказ «Телевизор задаром» в «Звезде». Что касается приглашения Довлатова в группу, то нельзя сказать, что отцы-основатели «Горожан» безоговорочно принимали его прозу. Из воспоминаний Дианы Виньковецкой:
О Довлатове я впервые услышала от Бориса Вахтина, который хотел привлечь Сергея в свою писательскую группу «Горожане», хотя и критиковал его прозу за легковесность и «случаи из жизни».
Видимо, наблюдение за своими персонажами с балкона Вахтин считал настоящим, основательным погружением в тему в противоположность довлатовской легковесности. Отмечу типичность претензии Вахтина: «легковесность» хорошо сочетается с «простоватостью», отмеченной Валерием Поповым.
Литературная карьера Довлатова в те годы ограничивалась двумя прозаическими достижениями. В «Крокодиле» опубликовали два его текста: рассказ «Когда-то мы жили в горах» (1968) и миниатюру «Победители» (1969). Первый рассказ участвовал в международном юмористическом конкурсе «Улыбка-68». С целью подчеркнуть интернациональный характер «праздника смеха» его сопровождала карикатура польского художника Юлиуша Пухальского. Никакого отношения к рассказу она не имела. Сам рассказ Довлатова – вариация «зова крови». В первый и в последний раз в его творчестве возникает «армянская тема». Писатель на эту тему говорил немного, хотя и определенно. Вот часть интервью Довлатова, которое он дал Виктору Ерофееву в конце восьмидесятых:
Читать дальше