Юлия Кудрина - Императрица Мария Федоровна

В Дневниках А.В. Жиркевича содержалась любопытная информация, которую он получил от своего близкого друга И.Е. Репина по вопросу реформирования Академии художеств и участия в нем Александра III. «Репин, – пишет Жиркевич, – рассказал мне подробности представления государю конференц-секретаря Академии художеств графа И.И. Толстого вчера на Академической выставке. Согласно рассказу Репина государь на этой встрече начал разговор так: “Вам предстоит трудная задача поднять Академию. Ваш предшественник был мошенник, в Академии все было основано на мошенничестве, почему я и не любил посещать выставки в Академии, где приходилось сталкиваться с этой личностью, которую я давно бы выгнал из Академии, если бы не великий князь Владимир”. (Речь идет о бывшем конференц-секретаре Академии художеств П.Ф. Исаеве, сосланном в Сибирь за хищения.) По словам И.Е. Репина, государь долго беседовал с Толстым об устройстве Академии и выразил твердое желание уничтожить раздвоение, рознь между академистами и передвижниками. “Я не могу выносить этого раскола и прошу вас уничтожить его. Да и какой раскол может быть в сфере искусства!”

2 октября 1878 года И.Н. Крамской в письме И.Е. Репину писал: «…Но если мы не на шутку делаем дело, если мы не лицемерим в том, что идея Товарищества есть симпатичная идея, мы должны неизбежно идти по той тернистой дорожке, куда нас толкают обстоятельства и условия дела. А именно: мы должны иметь собственное помещение. Вы все мало обратили внимание на то, как дело теперь обставлено: во-первых, если Дума даже откажется, то наследник сказал Боголюбову: пусть, когда нужно, Крамской придет и скажет мне, я позову голову и переговорю с ним…»

А.П. Боголюбов в своих «Записках моряка-художника» приводит разговор, который состоялся в 1883 году между ним и Александром III: «Его Величество сам вдруг сказал мне: “А ваши товарищи-передвижники все перекочевывают из одного городского зала в другой с тех пор, как Исаев их выжил из Академии. А потому я часто и серьезно думаю о необходимости создания в Петербурге музея русского искусства. Москва имеет, положим, частную, но прекрасную галерею Третьякова, которую, я слышал, он завещает городу. А у нас ничего нет”».

Так родилась идея создания музея, в стенах которого могли бы демонстрироваться картины талантливых русских художников и вместе с тем соединиться два направления в русском изобразительном искусстве – работы как мастеров Императорской Академии, так и новых, так называемых «оппозиционных» художников. Александр III понимал всю сложность ситуации, сложившейся в изобразительном искусстве: пришедшая в упадок Академия художеств и набиравшее силу новое народное искусство художников-передвижников. Он стал активно проводить политику поддержки художников. По его распоряжению, от его имени и от имени императрицы передвижникам делались крупные заказы общенационального значения, императорская семья покупала полотна наиболее выдающихся художников.

Александр III говорил, однако, что «не должно ограничивать свои заботы одним Петербургом, гораздо больше следует заботиться о всей России: распространение искусства есть дело государственной важности». Именно на передвижников царь и возлагал эту задачу общероссийского масштаба.

«Симпатии к новой русской школе, – пишет в своей статье “Император Александр III как деятель русского художественного просвещения” русский историк искусства, археолог и художественный критик А.В. Прахов, – наконец привели к тому, что государь совершенно самостоятельно, решительно и открыто стал на сторону “передвижников”, в те поры еще боровшихся под знаменем самостоятельности русского искусства, отождествляя ее с принадлежностью к реализму.

В 1882 году Государь с императрицей Марией Федоровной приехал впервые на выставку передвижников в доме Бенардаки. У входа их встретило правление “Товарищества” в полном составе во главе с Крамским. Государь очаровал “товарищей” своим крайне простым, милостивым отношением и необычайною своею деликатностью. Для „передвижников“, которым в некоторых отношениях не сладко жилось, это было целое событие. Только что устроена была для усмирения „непокорных“ цензура картин (впервые в России), и вдруг такое милостивое монаршее внимание».

И.Н. Крамской вспоминал: «…В субботу прошлую приехал и государь с императрицей, приехал из Академии. Был весел, милостив, разговаривал, смеялся, очень доволен, смотрел картину Репина, благодарил, купил шесть картин и, уезжая, сказал следующие замечательные слова: “Как жаль, что я к вам все поздно попадаю на выставку, все хорошее раскуплено. Скажите, когда ваша выставка открывается обыкновенно?” – “На первой неделе поста, в воскресенье.” – “Надо будет на будущий раз устроить так, чтобы я мог приехать к началу. Благодарю вас, господа, прощайте…”