Юлия Кудрина - Императрица Мария Федоровна

К. Кофод вернулся в Данию в 1920 году. В том же году в датской газете «Натионалтиденде» было опубликовано его интервью, в котором, по его же словам, он говорил только «о хороших сторонах деятельности советского правительства». После прочитанного им в Дании доклада о влиянии революции на сельское хозяйство в России, ему было предложено занять должность консультанта по вопросам сельского хозяйства при датских миссиях в России и отделившихся от нее государствах.

Однако в 1920 году большевистское правительство не разрешило К. Кофоду приехать в Россию. Причина была в том, что большевикам стало известно о визите Кофода к вдовствующей императрице. Письма, написанные Кофодом в декабре 1923 года на имя представителя Советской России в Дании Цезаря Гейна, носят характер своего рода отчета о его трех визитах к бывшей российской императрице. В одном из них Кофод, в частности, писал: «…Последний раз она (вдовствующая императрица – Ю.К.) пригласила меня 7-го ноября с. г. Приглашение я получил поздно вечером, а 9-го я должен был поехать в Италию. Значит, заехать я мог только 8-го. Признаюсь, мне даже в голову не приходило, что в таком визите может быть что-нибудь предосудительное».

«Я видел в ней, как все датчане, несчастную, совершенно безвредную старуху, – писал в своей записке в МИД Дании Кофод, – которая не пользуется никаким влиянием, но зато общей симпатией населения. Я, кроме того, видел в ней человека, который во дни своего величия сделал мне добро. Если бы я сумел предвидеть, какие последствия мой визит может иметь, то я посоветовался бы по этому делу с кем-нибудь в Министерстве Ин[остранны]х Дел, напр[имер] с графом Р. (Ревентлов, сотрудник МИДа Дании – Ю.К. ). Теперь легко осудить мой поступок, но я сильно сомневаюсь в том, чтобы там видели что-либо предосудительное в нем, если бы я спросил их до посещения; до того все тут проникнуты убеждением в совершенной безвредности Марии Федоровны и в том, что она лишена всякого влияния».

Тяжело встретившая весть о гибели царской семьи вдовствующая императрица верила и хотела надеяться, что ее сын и члены его семьи живы, однако информация, которую она получала, уже не оставляла никакой надежды.

Следователь Н. Соколов, находившийся в Париже, настойчиво добивался свидания с императрицей. Было очевидно, что он хотел вручить Марии Федоровне вещественные доказательства, свидетельствовавшие о том, что вся семья была расстреляна большевиками. Результаты тщательно проведенного им следствия были изложены в специальном докладе, который он подготовил для вдовствующей императрицы.

Мария Федоровна и сама хотела встретиться со следователем, но не решалась. Когда уже было договорено, что встреча состоится, к Соколову должен был приехать великий князь Дмитрий Павлович, чтобы доставить его к Марии Федоровне на датской королевской яхте, неожиданно пришла телеграмма от дочери Марии Федоровны, великой княгини Ольги Александровны, в которой говорилось: «Уговорите Соколова и Булыгина не приезжать».

Было очевидно, что подобная встреча была слишком тяжела для императрицы. Тем более хорошо известно, что в это время она была уже серьезно больна и не могла бы говорить с человеком, который собирался рассказать ей страшные подробности о смерти Ее сына и его семьи. Но были и другие причины.

Российский историк С.А. Беляев в своих комментариях к впервые опубликованному на русском языке «Докладу судебного следователя по особо важным делам» Н. Соколова писал: Мария Федоровна понимала, что документ, который должен был ей представить Соколов, «являлся историческим, и должен был иметь огромную силу… Прими его официально, встал бы вопрос о легитимности власти в России, о престолонаследии, и многие имущественные вопросы. Они (императрица и великий князь Николай Николаевич – Ю.К.) были настолько мудры, что не сделали этого, оставив все на волю Божию, на Его Благой Промысел.

Уникальность доклада Соколова заключается в том, что он является единственным официальным документом, в котором от лица следствия и Правительства адмирала Колчака, свидетельствуется об убийстве Государя и всей Его Августейшей семьи вместе с их верными слугами, о способе этого убийства и о судьбе останков убитых».

Через своих близких Мария Федоровна передала Соколову на продолжение расследования тысячу фунтов стерлингов. Это позволило продолжать следственные действия.

После смерти Соколова три экземпляра следственных дел хранились в трех местах: один в Русской Православной церкви за границей, второй в Гарвардском университете (в США) и третий у герцога Лихтенштейнского, откуда они и попали в Россию в 90-x годах прошлого столетия.