Михаил Гордин - Пушкинский век

Бунт разразился 22 июня на Сенной площади, где находилась временная холерная больница. Огромная толпа ворвалась в здание. Во всех этажах выбили стекла в окнах, выбросили мебель, разогнали больничную прислугу, убили двух лекарей.

Холерный бунт на Сенной площади. Рисунок неизв. художника.

Перепуганные столичные власти собрались на совещание у графа Эссена. Решено было применить военную силу. Гвардейские полки, усиленные артиллерией, окружили площадь. Командующий Гвардейским корпусом князь Васильчиков двинул на народ батальон пехоты. Солдаты шли с барабанным боем.

Народ устремился в боковые улицы, но не успокоился.

Испугавшись бунта, в Петербург из Петергофа, водою, на пароходе «Ижора» прибыл Николай I. Страх перед бунтом пересилил страх перед холерой.

Въехав в открытой коляске на Сенную площадь, окруженную войсками, царь прямо из экипажа обратился к толпе:

— Учинены были злодейства, общий порядок был нарушен. Стыдно народу русскому, забыв веру отцов, подражать буйству французов и поляков.

Николай держался бесстрашно, говорил резко. Оробев перед царем, мужики повалились на колени. А император закончил тем, что подозвал какого-то старика, трижды облобызал его и уехал.

Вечером царь слушал доклад министра внутренних дел графа Закревского.

— Чему ты приписываешь народные волнения? — спросил Николай.

— Единственно, государь, распоряжениям и злоупотреблениям полиции.

— Что это значит?

— А то, государь, что полиция силою забирает и тащит в холерные больницы и больных и здоровых, а потом выпускает только тех, кто откупится.

— Что за вздор! — закричал царь, сильно разгневанный. — Кокошкин! — обратился он к находившемуся тут же обер-полицмейстеру. — Доволен ли ты своею полицией?

— Доволен, государь.

— Ну, и я совершенно тобою доволен.

Закревский был смещен с должности.

Николай не желал слышать даже малую долю правды.

А волнения в Петербурге все продолжались. Самому царю пришлось признать, что «войска, стоя в лагере, бесперестанно в движении, чтобы укрощать и рассеивать толпы». Были проведены многочисленные аресты. В газетах от имени петербургского генерал-губернатора появилось «объявление»: «При случившихся на сих днях в некоторых частях города беспорядках, люди, взятые в буйстве и неповиновении… задержаны под арестом. Для исследования поступков сих людей, изобличения и предания суду виновных… государь император высочайше повелел составить особую комиссию, которая уже начала свои действия».

П. А. Вяземский, размышляя о характере холерных бунтов, замечал: «Любопытно изучать наш народ в таких кризисах. Недоверчивость к правительству, недоверчивость совершенной неволи к воле всемогущей сказывается здесь решительно. Даже и наказания Божии почитает он наказаниями власти… И в холере находит он более недуг политический, чем естественный».

В годину бедствия недоверие совершенно бесправного народа к всемогущему и чуждому ему правительству проявлялось особенно явственно. Привыкнув, что самое худшее исходит от властей, народ считал и холеру их рук делом — «недугом политическим». И вел себя соответственно.

В июле 1831 года разразились холерные бунты недалеко от столицы — в Новгородских военных поселениях. Солдаты и крестьяне, как во времена Пугачева, расправлялись с чиновниками, офицерами, генералами.

Пушкин внимательно следил за народными волнениями в Петербурге и в военных поселениях. Письма его летних месяцев 1831 года из Царского Села полны взволнованных откликов на эти события.

«На днях на Сенной был бунт… Собралось православного народу тысяч шесть, отперли больницы, кой-кого (сказывают) убили; государь сам явился на месте бунта и усмирил его. Дело обошлось без пушек, дай Бог, чтоб и без кнута» (П. В. Нащокину, 26 июня).

Однако Пушкину казалось неприличным участие царя в подавлении холерных бунтов. 26 июля 1831 года в дневниковой записи о волнениях в военных поселениях он замечал: «…царский голос не должен угрожать ни картечью, ни кнутом».

Начав царствование картечными залпами по собственным подданным, Николай I и в дальнейшем не церемонился со своим народом. Пушкин же понимал, что примитивная политика — плохая политика.