Игорь Макаров - Выстрелы в Сараево [Кто начал большую войну?]

Эту удобную ложь придумали австрийские клерикалы только для того, чтобы показать миру вольных каменщиков (а особенно сербских) как революционеров и виновников мировой войны, а тем самым, осуществить свою штрафэкспедицию… В Париж и Москву в 1913 году я не совершал поездок, а только в Прагу, но не ради подготовки покушения, а по совершенно другим делам. Между тем быв. немецкий франкмасон Карл Хайзе говорит, что я оттуда доставил деньги для совершения убийства Франца Фердинанда!

Коварной Австрии было сверхнеобходимо вовлечь меня (вследствие моих статей в «Пьемонте») в покушение, вот почему мое имя и встречается как в немецкой книге Леопольда Мандла («Die Serbische Frage und die Habsburger», Цюрих, 1918), так и во французской «Sarajevo: La conspiration Serbe contre la Monarhie Austro-hongroise». Берн, 1917.

Атентатора, пок. Гавру Принципа, я знал. Он не был моим родственником (или г. Василь о том ошибочно заявил в лекции, или это типографская ошибка). Во время нашего знакомства я был младшим преподавателем гимназии, а он учеником, который готовился приватно сдать экзамены.

Ложную весть о франкмасонах первым принес еще в 1918 году под псевдонимом «профессор Фарос» (на деле это иезуит патер Пунтигам), которого Альберт Мусе хорошо разоблачил.

Австрийский противник вольных каменщиков д-р Фридрих Вихтль сильно распространил эту легенду, но выдающийся противник вольных каменщиков патер Герман Грубер («Stimmen der Zeit», Sd. 96.199) уличил его во лжи («Lugen Strafen lassen»).

Герман Груббер доказал (как и Василь Попович), что во время покушения ни один из террористов еще далеко не достиг тех лет, чтобы стать членом ложи. То же самое доказал и Евгений Ленхоф в своем новейшем сочинении: «Politische Geheimbunde», Bd.l. Wien, 1931. Тут он говорит, что ни Апис, ни Танкосич, ни я с франкмасонством никаких связей не имели (см. стр. 488).

Наконец, выдуманную ложь австрийских клерикалов о нашем франкмасонстве прекрасно выставил на обозрение и д-р Оскар Тарталья [467] (См. «Вечерну Пошту», Сараево, 1928).

Из всего этого проистекает, что идея об убийстве австрийского престолонаследника Франца Фердинанда возникла спонтанно, сама по себе и не была подброшена со стороны в головы наших экзальтированных патриотов, которым опротивело австрийское рабство. Она, следовательно, продукт тогдашней духовно-политической атмосферы… Гаврило Принцип выхватил револьвер и выстрелил в австрийского престолонаследника, поскольку твердо был уверен, что тем самым он принесет освобождение своим порабощенным братьям…

Др. Радован Казимирович.

Белград, 22.02.1932 [468].

Казалось бы, Казимирович раздал всем сестрам по серьгам и теперь может почивать спокойно. Но прошло еще шесть лет, и в Загребе выходят воспоминания судебного следователя Лео Пфеффера «Следствие о Сараевском атентате». Именно в руках Пфеффера сосредоточились все главные нити расследования, и его показания имеют особую ценность:

Когда уже завершилось судебное следствие по делу о покушении, явилась ко мне в канцелярию одна особа, имени которой не могу выдать, и сделала мне — предварительно потребовав гарантии в смысле закона, чтобы имя ее не было упомянуто — одно заявление о существовании некой «террористической организации», которая имеет свое местопребывание в Белграде, а филиалы в Сараеве, Мостаре, Бос. Броде и Тузле — для Боснии; в Загребе, Волоско и Сушаке — для Хорватии; в Задаре, Сплите и Дубровнике — для Далмации, и вот Чабринович еще за год до покушения должен был поклясться той организации, что совершит покушение на престолонаследника Фердинанда и на других представителей власти в Австровенгерской Монархии, как и на «радну вечину» (депутатское большинство) в Босанском Саборе (парламенте). Далее, богослов Джуро Шарац из Босанской Крупы в союзе с Цигановичем и богословом Казимировичем был посредником между атентаторами, а также между Танкосичем и другими офицерами, которые подготовили покушение.

В заявлении содержались и другие интересные сведения, но Пфеффера и его начальство они, похоже, уже не занимали. Дело-то сделано, завтра вынесут приговор. И Пфеффер ограничивается простой формальностью:

Это заявление поступило ко мне 27 октября 1914 года, но я не дал его протоколировать, а только показал Шефу Судства (Судебной части) (Хмилевскому), который мне сказал, чтобы я заслушал о том Данило Илича и Неделько Чабриновича.

Илича и Чабриновича допросили на другой день (вероятно, уже после вынесения приговора), но они отделались лишь невнятными фразами, что, надо думать, вполне устраивало следствие: