Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

Таков был образ действия христиан.

Однако император не раздавил языческий Рим. Симмах и его друзья до 395 г. продолжали лично служить святилищам своих богов, и им это дорого обошлось. В другом древнем городе, Афинах, в руках убежденных язычников оставались наставления молодежи в ученых традициях классической цивилизации. Официально, христианство было в безопасности, но и язычество во всем его бесконечном разнообразии все еще было живо. Постоянным опасением христианских учителей, вроде св. Амвросия и св. Августина, было то, что оно может никогда не умереть, а, наоборот, возродиться к новой жизни. И вполне вероятно, что взятие Рима готами в 410г. многие связывали с тем, что он отказался от своих древних культов.

Люди снова думали о примере, который показал им великий отступник император Юлиан, не так давно отказавшийся от Христа ради богов своих отцов. И в самом деле, имеется свидетельство о том, что в то время, о котором мы пишем, Юлиан был своеобразным героем. Св. Августин прилагал все усилия, чтобы доказать, что материальное благополучие Империи было разрушено христианством в той же мере, в какой создано язычеством. Его падение побудило его определить и высказать христианский взгляд на политику и историю.

Обращаясь к рассмотрению материального положения западной церкви на рубеже четвертого века, как нам теперь надлежит сделать, будем держать в памяти тех, кто приводил в волнение епископа Гиппонского своим криком: «О, если бы мы еще приносили жертвы богам!»

Когда св. Августин писал о земной Церкви, как он часто делал, он размышлял о человеческом обществе, а не о территориальной организации, отдаленно напоминающей средневековую церковь. Он даже не думал о такой Церкви, какой всего двумя веками позже правил папа Григорий Великий. Начиная с того, что в четвертом веке римские епископы еще не обладали устойчивой властью над остальными, кроме того, церковные соборы проводились редко. Короче говоря, Церковь еще не располагала отлаженным механизмом координации действий. Каждый епископ правил своей общиной во многом так же, как светский администратор civitas, то есть городского округа; и зачастую епархия и civitas точно соотносились. Далее, подобно тому, как несколько городских районов объединялись в провинцию, несколько епархий образовывали провинцию церковную, и главы обеих были склонны иметь резиденцию в одном и том же центре, или metropolis. Таким образом, древняя церковь Запада приняла на себя структуру самой Империи; и по этой причине на епископов часто возлагались обязанности их отсутствующих светских коллег. Епископы были городскими жителями, а не селянами. Те массы, которым была адресована их весть о личном спасении — спасении из реально существующего демонического мира,— состояли из ремесленного и торгового населения промышленных и коммерческих центров. Именно там, в таких крупных городах как Медиолан и Карфаген, бурливших от социальной нестабильности, которую с необходимостью порождал острый контраст между богатством и нищетой, встречал отклик призыв людей, подобных св. Амвросию. Нетрудно понять и то, как город-епархия оказался естественной и удобной административной единицей, не нуждающейся в контроле сверху, поскольку его члены были достаточно малочисленными, чтобы осознавать себя и действовать как община, гордая своими местными традициями (и, особенно, мучениками) и готовая последовать за своим епископом, куда бы он ни повел.

Тот же тип местной автономии отражался в монашеских общинах того времени. Они же стали естественным выходом из затруднения, испытываемого многими христианами, мужчинами и женщинами, при попытке вести христианскую жизнь в неустроенном мире. Признания христианства со стороны Империи было недостаточно. Только уйдя от трудностей мирской жизни в общины, построенные по их собственным правилам, они могли обрести мир, которого искали. Современник св. Августина, Иоанн Кассиан, покинул уединенные обители Египта и Святой Земли, чтобы основать в Марселе монашескую общину, в которой неистовый аскетизм его наставников был умерен чуткостью именно к этим нуждам. Его учение наметило будущий путь западного монашества, а его произведениям было суждено стать источником вдохновения для еще более великого монаха, чем он сам, св. Бенедикта. Но, возможно, доля правды присутствовала и в недружелюбном замечании последовательного язычника, Рутилия, говорившего, что монахи одинаково боятся как подарков судьбы, так и ее ударов. На самом деле, он имел в виду, что христианский и римский образы жизни не могут и не должны смешиваться. Христианство не есть просто новое название античности.