Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Как известно, среди реформ, приписываемых чжоускому реформатору Гуань Чжуну (VII в. доп. э.), было стремление обеспечить условия для развития специализации в рамках наследственных корпораций [275, гл. «Сяо-куан», с 121; 274, гл. 6, с. 79—84].

В данном случае речь идет об иной должности тай-ши (обозначенной другими иероглифами).

На долю ехавшего регентом Чжоу-гуна выпало подавить восстание иньцев, во главе которого стали его братья Гуань-шу и Цай-шу, заподозрившие его в узурпации власти (по мнению некоторых специалистов [289], впрочем, не очень убедительно аргументированному,—не без оснований). Власть чжоусцев была восстановлена в ходе трудного трехлетнего восточного похода, красочно описанного в «Ши цзин» [332а, т. 7, с. 727—729; 76, с. 190].

Как известно, в ряде случаев исследователи, в частности Цзянь Боцзань ([318, т. 1, с. 306; см. также [69, с. 323]), воспринимали эту схему всерьез в ее идеализированном виде и пытались опровергнуть ее нелепые постулаты. Но, как и в случае с другой известной древнекитайской схемой — цзин-тянь [15], здесь необходимо воспринять лишь суть, принцип построения, который выражен символической схемой достаточно точно.

Возможно, что во времена Чжоу-гуна рассматриваемая идея была сформулирована лишь в ее самом общем виде, а детальная ее разработка осуществлялась позже. Похоже, что именно в связи с этой идеей в китайский лексикон было введено понятно «божественный указ», выраженное новым знаком мин — модификацией употреблявшегося еще иньцами знака лин («приказ») с детерминативом коу («рот») и со значением сакрализованного приказа: сочетание тянь-лин уступило место тянь-мин в том же значении «мандат Неба» (см. [46, с. 55]).

Существует мнение, что титулатура подобного звучания («великий наставник», «великий воспитатель») свидетельствует о том, что функции ближайших советников вана были прежде всего сакральными, призванными поддерживать и стимулировать магические силы и возможности правителя [13, с. 121].

Это та же должность, носитель которой играл столь видную роль в ритуале первовспашки, описанном в «Го юй» (см. с. 138-139).

Согласно главе «Кан-гао», У-ван, обращаясь к одному из братьев, говорил, что подчиненными следует строго руководить, а за неповиновение — сурово наказывать [333, т. 4, с. 489; 175, с. 40].

Этот период длился вплоть до смерти Ли-вана в изгнании и официального воцарения Сюань-вана — того самого, который, взойдя на трон, демонстративно отказался от ритуальной первовспашки на поле цзе-тянь, за что осуждался традиционной историографией (в связи с чем и появилось описание ритуала на цзе-тянь, уже приводившееся выше). Существует версия, опирающаяся на сообщение «Чжушу цзинянь» [325, 154] и поддержанная «Люй-ши чуньцю» (288, с. 275], что гуя-хэ — правление некоего Гун-бо Хэ. Много и серьезно обсуждавшаяся (см. [69, с. 328—329; 116, с. 432]), она осталась неопровергнутой. Не ставя целью решение вопроса, замечу, что в свете всего, что известно о сакральной фигуре вана, это предположение маловероятно. Правление же двух гунов опиралось на традицию, и потому версия Сынь Цяня выглядит предпочтительнее.

Детальная трактовка надписи, данная Го Можо [272, т. 7, с. 142—143], в свое время была принята многими, в том числе и мною [14, с. 145—146]. Ныне представляется более убедительным понимание текста, к которому пришел Г. Крил.

Ле—нечто вроде английского фунта стерлингов — могло выступать мерой и металла, и шелка, и в любом случае имело отношение к мерилу ценности.

Мне уже приходилось писать, что факт перераспределения подданных их господами сам по себе еще не может рассматриваться в качестве доказательства рабского статуса переданных [14, с. 191—192]. Речь может идти лишь о большой степени зависимости людей от их господина.

Гибель Чжао-вана в упомянутой экспедиции впоследствии была использована Гуань Чжуном в качестве предлога для похода на Чу. Не вполне ясно, сумели ли преемники Чжао-вана оправиться от этого поражения. Но наступивший после Чжао-вана перерыв в успешных походах на варваров свидетельствует, возможно, уже о начале упадка былого могущества чжоуских правителей.

Существенно добавить ко всему изложенному, что, хотя боевые колесницы играли немалую роль в снаряжении, боевой мощи н символике военного могущества чжоусцев, реальной роли в экспедициях против соседних племен, ведших обычно войны партизанского характера, они не играли, о чем уже писали специалисты [116, с. 262—283; 121, с. 184—187]. До периода Чуньцю, в междоусобных войнах которого широко применялись боевые колесницы, последние были скорее элементом престижа.