А Слободской - Среди эмиграции [Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920]

Проверка кончилась, комиссия удалилась, сходни поднялись.

Вечером пароход вышел в открытое море и стал на внешнем рейде.

Все отъезжающие в волнении: почему пароход остановился и бросил якорь.

Выяснилось, что согласно полученному распоряжению пароход должен зайти для проверки пассажиров в Севастополь.

Это сообщение среди пассажиров усилило волнение.

На утро в Севастополе, в порту у пристани немедленно к пароходу были поставлены часовые, не допускавшие никого ни туда, ни обратно. Часа через 2–3 прибыла комиссия по качественному составу такая же, как и в Ялте. Всех по списку и поочередно вызывали для проверки документов, при этом с некоторыми происходил отдельный непродолжительный «разговор».

Эти «разговоры» многие должны били оплатить суммой в 25 франков, иначе им грозила высадка. Таких «разговоров» было около 20.

Проверка кончилась. Вечером пароход вышел в открытое море и уже без всяких остановок дошел до Босфора.

Население парохода можно было принять, судя по господствующей французской речи, за французов.

В действительности, из 100–120 пассажиров французов было не более 40–45 человек: остальные же были русские: «поляки, грузины, армяне, греки, румыны и т. д.» При этом из числа русских было 10–12 сиятельных и помещичьих семейств, и человек 15 просто с капиталом или, как говорили, «с валютой».

Весь первый класс был занят «привилегированными».

Вот образчик несчастного, истерзанного беженства — старуха генеральша, лет 60–65, невероятно гордая сознанием, что ей удалось спасти от зверства большевиков — «невероятно милых» и хорошей породы… кошек и котят, которые, здесь же, в количестве 40 штук, в различных клетках расположены около нее. Так как ей с кошками не позволили быть в каюте, то она весь путь провела на палубе, укутанная пледами, подушками и перинами.

Не обошлось, конечно, без неприятностей и столкновений между пассажирами первого класса и «случайными» пассажирами второго и третьего класса.

Поздно, к ночи, все успокоилось и затихло. Только ритмически-правильные удары машины и плеск волн нарушали таинственную темноту ночи. Редкие фигуры пассажиров второго и третьего класса маячат, как тени, по палубе. Ночь сырая, холодная, но им душно… Их душат и волнуют кошмарные мысли о пережитом за последние три года. Их страшит мысль о будущей жизни в чужих странах.

Никто не знал, что их ожидает среди чуждого и непонятного им населения. В представлении складывалась бесцельная, беспросветная, никчемная жизнь…

Были люди, которых не пугала перспектива. Они спали в эти минуты спокойным сном в зеркальных каютах. Им хорошо было всегда в России и… не хуже будет за границей. Их «валюта», их прежние связи имеют один общий международный язык. Они не будут голодать, не задрожат от холода. Мрачные и тяжелые мысли сковывают мозг, проносятся на протяжении всей ночи. Внезапно усилившийся ветер заставил всех пойти на свои места. Палуба освободилась. Только изредка, кое-где, мелькали фигуры. Вот одна из них облокотилась на борт, безнадежно-тоскливо устремила свой взгляд в непроницаемую темноту. Иногда весь пароход покрывался туманом мокрой мглы. Было холодно: пронизывала сырость. Вдали мелькнул огонек. Новая темнота сменила призрак света. Минут через 30 вновь огонек, но уже не впереди, а с левого борта. Матрос-француз, стоявший на вахте объяснил, что это Босфорский маяк.

Мы у берегов Турции и Болгарии.

Качка усилилась. Все покинули палубу и улеглись спать.

Рано утром, все были на ногах и, наскоро умывшись, торопились на палубу. Пароход шел полным ходом к черневшей и едва заметной вдали полоске берега. Через час ясно обозначился берег.

Часа через два вошли в Босфор. Пароход замедлил ход и остановился. На небольшом английском катере подъехал лоцман-турок, и мы пошли дальше. Прошли мимо турецких укреплений, защищавших вход в Босфор со стороны Черного моря и теперь взорванных союзниками.

Босфор с обеих сторон сдавливается высокими, скалистыми берегами, изредка покрытыми растительностью. Чем ближе к Константинополю, тем больше растительности. В некоторых местах к берегу спускаются густые сосновые и кедровые леса, изредка перемешанные с буком, каштанами и дубом. И здесь разочарование — ожидали богатую тропическую зелень, а вместо нее та же растительность южной полосы России. Чем дальше уходили от моря, тем меньше становилась качка. В тени без пальто было очень холодно, на солнце же было тепло.