Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

На следующий день началась оттепель, пошел мелкий дождик, а к середине дня вновь похолодало. Мы все, промокшие от дождя, стали замерзать, шинели и валенки стояли колом. Это сильно затрудняло движение. К нашему счастью, ночью нас сменили и отвели в тыл. До начала апреля 1944 года мы вели, так называемые, бои местного значения или, иначе говоря, стали в активную оборону

В середине апреля, сдав свои позиции, мы в составе 11-й гвардейской армии, были выведены в резерв Ставки Верховного командования и совершили марш в район г. Невеля, где в одном из лесных массивов оборудовали хороший лагерь, вырыли землянки, устроили линейки, разместились в готовности к приему и обучению пополнения. Здесь мы хорошо отметили первомайский праздник, даже был проведен парад войск дивизии. Пополнение мы получили, в основном, из госпиталей за счет воинов, получивших ранения и уже имевших хорошие навыки действий.

Роты были укомплектованы до штатов того времени и имели в своем составе более 100 человек каждая.

Началась интенсивная боевая учеба. Здесь впервые у меня произошла стычка с капитаном Шелховским. Ему не понравилось составленное мной расписание занятий с личным составом. Он на меня раскричался, что я ничего не умею, и что он мною разочарован. В ответ я ему тоже что-то грубое ответил. Он отстранил меня от должности и отправил в штаб полка.

Я прибыл в штаб полка, который размещался в большой лагерной палатке, где доложил майору Дремлюге, что Шелховский отстранил меня от должности и направил к ним. Дремлюга позвонил Шелховскому. О чем они говорили, я не знал, но после Дремлюга потребовал, чтобы я извинился перед Шелховским. Я категорически отказался. Меня вызвали к подполковнику Яблокову, где, разобравшись в чем дело, он велел мне оставаться при штабе полка. Я просил Яблокова откомандировать меня в свою бывшую часть, в 30-ю гвардейскую стрелковую дивизию, но он мне сказал, что это невозможно. Провел я два дня в штабе полка, выполняя отдельные поручения начальника штаба полка. На третий день майор Дремлюга подозвал меня и сказал, что Шелховский просил меня вернуться в батальон, что, мол, тот офицер — командир роты, которого он поставил вместо меня, вообще ничего не знает и ничего у него не получается. Я категорически отказался. Вскоре в штаб прибыл и сам Шелховский. Он стал меня уговаривать, сказал, что погорячился и обещал, что в дальнейшем стычек между нами не будет. Я все упирался, тогда он пошел к подполковнику Яблокову, который официально мне отдал приказ вернуться в батальон. А приказ следовало выполнять. Я вернулся. Шелховский сдержал свое слово. Он во всем меня поддерживал. Мы с ним сдружились и оставались друзьями до его трагической гибели.

Успешно продвигалась учеба личного состава, уже были проведены взводные и ротные учения с боевой стрельбой, обкатка солдат танками.

Кульминационным пунктом были батальонные учения с боевой стрельбой. Все делалось как в настоящем бою. И артподготовка, и следование пехоты за огневым валом. Не обошлось и без потерь. Одна из выпущенных 82-мм мин сделала недолет и разорвалась в цепи наступающих солдат. Один солдат был убит, двое ранено. Это считалось в пределах нормы, никто даже не был наказан. Войска 11-й гвардейской армии успешно готовились к предстоящим боевым действиям, к освобождению Белоруссии.

В конце мая 1944 года полк был поднят по тревоге. Было приказано подготовиться к длительному маршу. Конечный пункт маршрута никто не знал. Карты выдавались в батальон только на один переход, все держалось в строгой тайне. Движение производилось ночью, а днем войска, укрывшись в лесах, отдыхали. Каждую ночь мы проходили 30–35 километров. Первые дни перехода я переносил довольно легко, но потом стал уставать. Дело в том, что в период дневного отдыха все спали. Мне же поспать не удавалось. Надо было написать донесение в штаб полка, получить, склеить и нанести на карты новые маршруты и сделать еще массу дел. На сон времени не оставалось. Пришлось спать на ходу. Идешь, бывало, в голове колонны и спишь, пока не свалишься в кювет. Я помню одного солдата-узбека по фамилии Алиев. Маленький, щупленький, весь обвешанный оружием (автоматом, кинжалом и гранатами) он бодро шагал в колонне, а на привале, совсем не зная усталости, он вокруг костра плясал и пел свои национальные песни. Это был солдат, уже получивший в боях 6 ранений, но никогда не терявший бодрости духа. Уже в боях в Восточной Пруссии Алиев был тяжело ранен и эвакуирован в тыл. В полк он больше не возвращался.