Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Только наша повозка тронулась, как в небе появилось 27 самолетов-штурмовиков с черными страшными крестами. Они стали в круг и, включив свои сирены, начали бомбить нашу деревушку. Моего повозочного как ветром сдуло. Не знаю, откуда у меня хватило сил, я соскочил с повозки, схватил вожжи и стал гнать лошадей от дома к полю, отогнав повозку метров на 500, я остановился и увидел, как самолет, снизившись над нашей санчастью, сбросил бомбу и угодил прямо в дом. Дом мгновенно загорелся, и все раненые, находившиеся там, сгорели. После ухода самолетов появился наш повозочный и погнал лошадей к переправе. Понтонный мост был разрушен, у реки лежало много убитых, а в щелях раненые, ожидавшие переправы. Среди них я увидел нашего командира роты капитана Бергольца. Он лежал навзничь и кричал, чтобы его пристрелили, он был ранен в ягодицу, пуля вышла вперед и оторвала ему член и яички. Как он мучился, было страшно смотреть. Несколько часов мы ждали переправы. Наконец, с того берега подогнали резиновую лодку, в которой нас четверых раненых переправили на восточный берег. Там нас встречал врач полка. Он мне сказал, что санчасть полка постоянно бомбят и, если я могу, надо как можно быстрее уходить в тыл, в эвакогоспиталь. Следующим рейсом была переправлена еще группа раненых. Среди них был наш санинструктор. Он был сильно контужен, но ранений у него не было. Он мне и объяснил, что бомбой, попавшей в санчасть, убило фельдшера и его жену, сгорели раненые, а он ударной волной был выброшен в окно, но отделался лишь ушибами и контузией. Мы с ним и решили двигаться вдвоем в эвакогоспиталь. Шли мы двое суток. Дорога сплошь была забита машинами и повозками, разбитыми немецкой авиацией, трупами лошадей. К ночи 11 августа мы подошли к какой-то деревне и попросились в дом переночевать. На стук ответила бабка, сказала, что не пустит, ибо у нее уже полный дом ночлежников. Санинструктор стал так сильно стучать, что бабка испугалась, что разлетится дверь, и открыла. В доме было пусто, никаких ночлежников. Когда она увидела меня с забинтованным лицом, всего окровавленного, она сжалилась, даже побежала в огород. Накопала чугунок еще совсем молодой картошки и поставила ее варить. Потом она нас пригласила к столу, но есть я не мог. Лишь маленькие кусочки картофеля я проталкивал пальцем в рот и, не жевавши, глотал, ибо был очень голоден и измучен.

Утром мы продолжили путь и к вечеру увидели на дороге стрелку-указатель эвакогоспиталя. Прибыли мы вовремя. Медикам подали санлетучку и нас даже без осмотра посадили в машину и привезли на какую-то станцию и посадили в вагон. Утром 13 августа наш поезд разгружался в Москве.

Меня привезли в госпиталь, который размещался в здании академии им. Фрунзе. Когда мне сняли бинты с лица, я глянул в зеркало и охнул: черное распухшее лицо, рот до ушей, язык вываливается, ибо были выбиты зубы. Я говорю врачу: «Уж лучше бы меня убило, чем оставаться таким уродом». Врач-женщина рассмеялась и сказала, что мы тебе сделаем все возможное, чтобы ничего не было заметно. В операционной мне привели в порядок рану, наложили швы и вскоре отправили в офицерский госпиталь, размещавшийся в имении Абрамцево. Там я пробыл полтора месяца, рана стала заживать. Однажды группа выздоравливавших командиров, а среди них и я, без разрешения отправились в соседний совхоз, где было очень много девчат-москвичек, они убирали картофель и брюкву. Поздно вечером мы вернулись в госпиталь, где нас уже ждал приказ начальника госпиталя о досрочной выписке за нарушение госпитального режима. На следующий день мы были отправлены в резерв Западного фронта. У меня еще не совсем зажила рана, не были удалены корни выбитых зубов и осколки челюсти, но делать было нечего. Забыл написать, что в здании академии им. Фрунзе я в одной из очередных партий прибывших раненых увидел того старшего лейтенанта, который сменил меня под Кармановом. Он мне рассказал, что на следующий день после моего ранения и его ранило, пуля выбила ему два передних, зуба, задела язык и вышла в затылок. Когда он уже был в санчасти, немцы крупными силами пошли в контратаку и сбросили наш полк и кавалеристов в реку, ликвидировав плацдарм на западном берегу. Больше о судьбе нашего 1199-го сп 354-й сд мне ничего не известно.

Прибыв в резерв Западного фронта и переночевав одну ночь, я был вызван в штаб, где мне вручили предписание, по которому я назначался старшим команды и обязан был с группой командиров-лейтенантов в количестве 10 человек, выпускников Московского пехотного училища, направиться на станцию Шаховская Московской области и поступить в распоряжение командира 399-й стрелковой дивизии, находившейся там на формировании.