Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Пока я разговаривал с командиром полка, стало быстро темнеть. Возвращался я на свой КП уже в полной темноте. Кругом стояла зловещая тишина, ни единого выстрела, лишь далеко где-то справа и слева стоял сплошной гул боя.

Я взял направление движения к своему КП и, пройдя довольно большое расстояние, вышел на какую-то дорожку, сразу подумав, что сбился с пути, но куда идти, в каком направлении? Немного подождал, может, увижу свет ракеты немцев, обычно они часто освещали свой передний край. Но тут как назло ни одной ракеты. Ничего не увидев и не услышав, я пошел по дорожке и вскоре понял, что спускаюсь в какой-то овражек. Затем я разглядел силуэты больших деревьев и дом. Я сразу понял, что заблудился и попал к деревне, которую нам предстояло ночью атаковать и захватить.

Не успел я опомниться, как услышал немецкую речь. Я залег в кювет дороги, мимо меня прошла группа немцев, освещая себе дорогу фонариком. Это шла смена караулов. Я достал пистолет и решил, если меня заметят, буду сопротивляться, но живым не сдамся. Когда немцы спустились в овраг, в небо взвились осветительные ракеты, стало светло, как днем. Я хорошо разглядел вдоль оврага оборудованные огневые позиции, пулеметы, в самом овраге слева от дороги стояли 81 мм минометы. Когда прошла смена постов и все стихло, я решил пробираться к своим. Поднявшись из кювета, я вдоль дороги направился в обратный путь, стараясь двигаться как можно тише. Когда поравнялся с краем оврага, вдруг засветилась ракета, я сразу упал на траву почти рядом с немецким пулеметом. Когда ракета погасла, я вскочил и во весь дух бросился бежать, немцы осветили местность и стали по мне стрелять. Пули беспрерывно свистели надо мной, с боков, но я бежал не думая, что одна из них может оборвать мою жизнь. К счастью, на моем пути оказался стожок сена. Я упал, подполз к стожку и еле отдышался. На этот раз пуля меня не достала. Отдышавшись, я побрел искать свой батальон, по пути несколько раз спотыкался о трупы убитых немцев и падал. Наконец, я услышал сильный храп. В стоге сена спала группа солдат. Это были солдаты 9-й роты. Через них я собрал командиров рот, поставил задачу на захват деревни, заведомо зная, что без артиллерии и минометов нам это сделать не удастся, но приказ нужно было выполнять. Примерно к 3.00 ночи были собраны роты и сосредоточены для атаки. Дело шло к рассвету, надо было спешить, ибо на голой равнинной местности днем нас могли расстрелять как куропаток. Вначале ползком, а затем в рост личный состав батальона пошел в атаку. Кто-то из солдат справа начал преждевременно стрелять, и немцы сразу, осветив местность, открыли ураганный огонь из пулеметов, автоматов и минометов. Не добежав метров 50 до оврага, неся большие потери, батальон залег. Уже начало светать. Огонь немцев был настолько плотным, что головы поднять нельзя было. Я передал по цепи всем окапываться. Рядом со мной окапывался солдат, когда он себе сделал ячейку для стрельбы лежа, я попросил у него лопатку, своей у меня не было. Стал окапываться, огонь немцев не ослабел. Поднявшись на левом локте, правой рукой копал себе ячейку. Вдруг я ощутил два сильных удара в правую щеку и ожог. Опустив голову, я сплюнул на ладонь несколько своих зубов, а изо рта хлынула кровь. Я понял, что ранен. Метрах в 20 от меня стоял стожок сена.

Я покатился к нему, там нашел женскую косынку, которой сильно затянул себе рот. Кровь заполнила рот, и я ее глотал, пока меня не стало тошнить. Я развязал платок, и кровь потекла по шее, по телу, нечем было ее остановить. Истекая кровью, я как-то стал безразличен ко всему, постепенно силы меня покидали.

Часов в 12.00 10 августа к нам на выручку подходили 2-й батальон нашего полка и кавалеристы, которые пытались пробиться к своим справа от нас. Они наступали прямо на нас в направлении деревни, которую мы так и не взяли.

Немцы их расстреливали в упор. Прямо на меня бежал старший лейтенант кавалерист, такой коренастый плотный мужчина, весь в ремнях с пистолетом в руке. Когда был метрах в десяти, я видел, как несколько пуль пробили ему грудь, и он замертво упал у моих ног. Атака кавалеристов и нашего 2-го батальона захлебнулась. Командиру полка уже было известно, что я ранен, и лишь с наступлением темноты ко мне пробрался ст. лейтенант, я его раньше не знал, с посыльным из полка и сказал мне, что прибыл меня сменить. Было уже совсем темно, когда я, собрав последние силы, поднялся и направился в деревню, где находился санвзвод нашего батальона. По дороге я упал, потерял сознание. Кто-то меня подобрал, очнулся я уже в своей санчасти, когда фельдшер делал мне перевязку. Кто-то с меня снял сумку и сапоги, видимо, решив, что мертв. После перевязки меня положили в сарай на сено, где лежало уже немало раненых. Ночь провел в забытьи, а утром меня подняли, вывели на улицу и посадили на повозку, где уже лежали двое солдат без конечностей. Оказывается, в ночь на 11 августа через реку был наведен понтонный мост, и почти весь наш полк и другие части сумели переправиться.