Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Началась Великая Отечественная война — новый этап моей жизни.

* * *

Обстановка в Монастырщине к началу войны складывалась благоприятно. В 1940 году был вполне удовлетворительный урожай зерновых и картофеля. У населения района стало больше возможностей в содержании коров и другого скота в своих хозяйствах. Население стало жить зажиточно, а это способствовало укреплению колхозного строя. К примеру, в нашем личном хозяйстве имелся скот и птица: корова, 4 овечки, 2 поросенка, около 30 кур. На трудодни в 1940 году мы получали по 2 кг зерна, 3 кг картофеля, фураж для коровы (солому и мякину), гречневую крупу, яблоки и другие продукты. Жизнь становилась «лучше и веселее». В 1941 году виды на урожай были очень хорошие, а от урожая зависело все — и жизнь, и быт, и благополучие. Во всем районе не было промышленности, за исключением мелких заводиков по переработке сельскохозяйственного сырья, таких, как льнозавод, молокозавод, крахмальный завод, спиртзавод. На этих мелких предприятиях было занято примерно 500 рабочих и служащих. Остальное население района занималось сельским хозяйством. Война ворвалась в нашу жизнь неожиданно. Мы хорошо понимали, что на западе Европы неспокойно, что Гитлеру легко удается покорять одну за другой европейские страны и что это к хорошему не может привести. Вместе с тем, мы глубоко верили своему правительству и одобряли принятые меры по предотвращению войны.

Сейчас, спустя много лет, имея уже большой жизненный опыт, я все же могу утверждать, что, заключив договор с Германией о ненападении, партия и правительство не исключали возможности его вероломного нарушения со стороны гитлеровской Германии и принимали соответствующие меры по обороне страны. В частности, в нашем селе, под предлогом учебных сборов, в Красную Армию были призваны все мужчины в возрасте 22–35 лет и все, ранее имевшие отсрочки от службы по различным причинам. Активизировал свою работу Осавиахим по обучению военному делу допризывной молодежи. Безусловно, нам очень многое было неизвестно, но меры обороны принимались и на других направлениях.

Большинство сельского населения стояло на прочных позициях социалистического строя, но были и отдельные лица, которые видели в новой войне возврат к прошлому, к частной собственности, единоличному хозяйству и свободе предпринимательства. Многие из таких с нетерпением ждали прихода гитлеровцев и держали камень за пазухой.

Еще задолго до начала войны многие старики пророчески предсказывали эту войну. Я не верю приметам, но в данном случае они угадали. Старики говорили, что появление на свет большого числа мальчиков, намного превышающее рождение девочек, — к войне, невиданно хороший урожай грибов — к войне и, наконец, невиданный урожай зерновых в нашем крае — непременно к войне. И мой дедушка мне как-то говорил, что будет скоро война и что она будет самой жестокой из всех войн, что после этой войны останутся в живых одна из десяти семей, а в каждой семье по одному человеку. Так предсказывали старики, чем они руководствовались в своем предсказании, я не знаю, но во многом, хотя и не во всем, они были правы.

Выслушав выступление Министра иностранных дел СССР Молотова по радио, я побежал во двор, где сидел дедушка, и сообщил ему эту весть, он быстро встал, подошел ко мне и сказал: «Ну, вот оно и началось, будет беда великая». Больше он ничего не сказал, достал свою большую папиросу — самокрутку и закурил, снова сел и углубился в свои думы. Я помчался к клубу. Там уже собиралась молодежь моего возраста. Все говорили о войне, были готовы с оружием в руках стать на защиту своей Родины, задать «перцу» немцу, уничтожить его на его же территории. Мы все считали, что не завтра, так послезавтра будет сообщение о том, что немцы разгромлены и что наши войска успешно продвигаются по территории Германии. Другого представления мы не имели и не хотели иметь. Но вопреки нашим желаниям, события развивались очень быстро и не так, как нам хотелось. Радио сообщало совсем не утешительные сводки. Немецкие войска продвигались в глубь нашей территории с огромной быстротой. На 3-й день войны — 25 июня к нам в поселок прибыло несколько машин с беженцами с польской границы, из Литвы и Западной Белоруссии. Они рассказывали, как гитлеровцы уничтожают все на своем пути, жгут города и деревни, убивают людей. Поток беженцев с каждым днем увеличивался. Они двигались на машинах, лошадях и пешком. Гнали скот, везли свои пожитки. Наш дом превратился в постоялый двор, день и ночь в нем было полно беженцев, мать пускала всех, даже не спрашивая, кто они и откуда. Положение становилось все тревожнее. Часто стали пролетать над поселком в направлении Смоленска и Москвы немецкие бомбардировщики. В конце июня меня вызвали в райком комсомола и сказали, что в поселке создается истребительный батальон, и если я желаю, то меня могут туда зачислить. Я с удовольствием согласился. 28 июня 1941 года нас, примерно 50 юношей, построили у здания клуба, где вручили тяжелые английские винтовки и по 10 патронов, показали, как нужно обращаться с винтовкой, разбирать затвор и чистить ствол. Затем нас разбили на два взвода и отделения. Командирами взводов назначили бывших кадровых военных, а командирами отделений — комсомольцев-активистов. Задачу нам ставил офицер НКВД. Надо было взять под охрану все мосты и дороги, проверять документы у беженцев, разоблачать и задерживать шпионов и диверсантов, засылаемых в наш тыл под видом беженцев, пресекать панику, вылавливать паникеров и распространителей лживых слухов. Самой главной задачей считалось уничтожение воздушных десантов, для чего надо было держать под постоянным контролем, особенно в ночное время, все места вероятной выброски парашютного десанта. Каждому отделению были поставлены частные задачи. Нашему отделению надо было перекрыть дорогу Монастырщина — Починок, постоянно иметь подвижный патруль на мосту через р. Глинка, вести наблюдение за полем в районе ветлечебницы. На первое боевое задание по охране моста через р. Глинка мы с товарищем в паре вышли в ночь на 29 июня 1941 года. Ночь прошла спокойно, проверили документы у нескольких десятков человек, ничего подозрительного не обнаружили. В 6.00 утра нас сменили. К этому времени поток людей, машин и повозок намного увеличился. Сдав пост, оружие и патроны, мы ушли отдыхать. Почти весь день я проспал на сеновале. На ночь мы вновь заступили на свой пост. Так продолжалось несколько дней. Задержали мы нескольких, на наш взгляд, подозрительных лиц и многих без документов. Задержанных отводили в отделение милиции, где после проверки их отпускали. В ночь на 3 июля, стоя на посту, мы видели армады немецких бомбардировщиков, девятками одна за другой, на малой высоте, направляющихся в сторону Смоленска. Мы с товарищем сделали несколько выстрелов по самолетам, ведь большего мы ничего не могли сделать. Через некоторое время до нас донеслись звуки глухих взрывов, огромное зарево поднялось в небе. Как стало известно позже, немцам в эту ночь удалось разбомбить железнодорожную станцию и нефтехранилище в Смоленске. За стрельбу по самолетам нам от командира взвода попало, он нас ругал, что мы зря расходовали патроны, ведь самолет все равно одной пулей не собьешь, а патронов и так мало. Этот командир, конечно, не имел опыта стрельбы по низко летящим самолетам. Впоследствии я не единожды был свидетелем и сам принимал участие в залповой стрельбе по самолетам из стрелкового оружия и небезуспешно.