Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Ни политики и ни статистики в своих заявлениях не лгут всегда. Просто нет такой штуки, как совершенно нейтральный способ представить политику или цифры. Каждое заявление для прессы и каждый график делают упор на одних аспектах реальности и умаляют другие. Поэтому рис. 3.7, показывающий на логарифмически-линейной шкале баллы социального развития, начиная от 14 000 лет до н. э. до 2000 года н. э., производит совершенно другое впечатление, нежели линейно-линейная версия тех же самых баллов на рис. 3.3. Здесь ситуация в глаза бросается гораздо больше, чем на рис. 3.3. Скачок в социальном развитии за последние столетия является очень реальным и остается наглядным; никаким ухищрениям статистики не по силам устранить его. Однако рис. 3.7 показывает, что достигнутый результат не «упал с ясного голубого неба», как это кажется при рассмотрении рис. 3.3. К тому времени, когда линии начинают резко идти вверх (что произошло около 1700 года н. э. на Западе и около 1800 года н. э. на Востоке), количество баллов в обоих регионах было уже примерно в десять раз выше, нежели в левой части графика, хотя на рис. 3.3 эта разница еле-еле видна.

Из рис. 3.7 видно, что объяснение того, почему Запад властвует, будет означать одновременный ответ сразу на несколько вопросов. Нам необходимо знать, почему социальное развитие совершило настолько внезапный скачок после 1800 года н. э. и достигло такого уровня (где-то около 100 баллов), когда государства могут проявлять свою мощь в глобальных масштабах. Прежде чем развитие достигло таких высот, даже самые могущественные общества на Земле могли доминировать только в своих собственных регионах. Однако новые технологии и учреждения в XIX веке позволили им трансформировать местное доминирование во владычество в мировом масштабе. Нам к тому же потребуется, конечно, понять, почему Запад стал первой частью мира, достигшей этого порога. Но для ответа на любой из этих вопросов нам также необходимо разобраться и в том, почему социальное развитие настолько увеличилось уже за предыдущие 14 тысяч лет.

График на рис. 3.7 говорит не только об этом. Он также показывает, что баллы для Востока и Запада не были фактически неотличимыми друг от друга вплоть до последних нескольких столетий: начиная с 14 000 лет до н. э. баллы Запада были выше баллов Востока на протяжении более 90 процентов времени. Этот факт, похоже, должен представлять реальную проблему для теорий «краткосрочной случайности». Главенство Запада с 1800 года н. э. — это возвращение к долговременной норме, а не какая-то странная аномалия.

Но рис. 3.7 вовсе не обязательно опровергает теории «краткосрочной случайности»; на самом деле он лишь означает, что успешные теории «краткосрочной случайности» должны быть более сложными и изощренными и должны объяснять как долгосрочную закономерность, уходящую в прошлое вплоть до конца ледниковой эпохи, так и события, происходившие после 1700 года н. э. В то же время представленные здесь закономерности также показывают, что и сторонникам теорий «давней предопределенности» не следует ликовать слишком рано. Рис. 3.7 наглядно демонстрирует, что баллы социального развития Запада не всегда были выше, нежели баллы на Востоке. После того как на протяжении большей части первого тысячелетия до н. э. линии сходились, они пересеклись в 541 году н. э., после чего Восток оставался впереди вплоть до 1773 года. (Эти неправдоподобно точные даты, конечно, основаны на маловероятном допущении, что баллы социального развития, которые я рассчитал, являются абсолютно точными. И поэтому, возможно, наиболее разумным в данном случае будет сказать, что баллы для Востока превысили баллы на Западе с середины VI столетия н. э. и что Запад вернул себе первенство в конце XVIII века.) Конечно, факты — что баллы для Востока и Запада в древние времена сближались по величине и что затем Восток занимал лидирующие позиции в мире в отношении социального развития на протяжении двенадцати столетий — не опровергают теории «давней предопределенности» в большей степени, нежели тот факт, что Запад лидирует почти все время с конца ледниковой эпохи, опровергает теории «краткосрочной случайности». Нет, они опять-таки означают, что, дабы быть успешной, теория должна быть более сложной и изощренной и принимать во внимание более широкий диапазон свидетельств, нежели те, что предлагались до сих пор.