Строки, написанные дождливым вечером другу, живущему на севере. (Ли Шаньин, 813–858 гг.)

Ты спрашиваешь, когда я приеду.
Я не знаю. Я мечтаю о твоих горах, а осенние лужи
пенятся дождем.
Когда мы будем снова подравнивать фитили
в лампах на твоих западных окнах?
Когда услышу я твой голос дождливым вечером?
Во времена анархии и бунтов семья была единственной стабильной единицей общества. Каждая семья вела собственные хроники, наказывала провинившихся, хранила свою историю, воспитывала молодежь. Каждая семья была, по сути, суверенным государством, во главе которого стоял патриарх. В смутные времена человек с ужасом ожидал сколь бы то ни было длительного расставания с семьей. Семья была законом и распоряжалась жизнью человека. Вне семьи, как сказал поэт династии Тан Ду Фу в своем стихотворении «Вид на дикую природу», человек оставался один на один с «хаосом мироздания».
Вид на дикую природу. (Ду Фу, 712–770 гг.)
Белый снег лежит на западных склонах гор и на трех крепостях,
А воды южного озера плещутся об опоры моста.
Но ветер и морской песок отделяют меня от моих братьев;
Я не могу не плакать, ведь я так далеко.
Мне нечего ожидать, кроме болезней и старости.
Стране моей от меня меньше пользы, чем от зернышка,
от песчинки,
Я еду на край города и смотрю на горизонт.
И так день за днем в хаосе мироздания.
Весенняя печаль. (Лю Фанпин, VIII–IX вв.)
Когда свет уходит из ее печального окна,
Она плачет в одиночестве в своей золотой комнате.
Ведь весна уходит из заброшенного сада,
А метель из лепестков вишни заметает дверь.
На озере. (Чжэн Янь, XVII в.)
Я прихожу и ухожу среди туманов и волн;
В этой жизни я зову себя Хозяином Западного озера;
С помощью легкого ветерка и маленького весла
Я выплываю из заводи.
Я весело запеваю свою песню,
И удивительно звонок мой голос в тиши ночи.
Но некому наслаждаться моим пением.
Поэтому я сам аплодирую себе,
А эхо повторяет мою песню в горах.
Осенние мысли. (Чан Чжи, 768–830 гг.)
Здесь, в городе Лоян, я почувствовал дуновение осени
И хотел написать домой, но мыслям моим не было числа.
Я боялся, что в спешке не сказал всего,
И, когда посланник уже был готов идти,
Я снова вскрыл запечатанное письмо.
Выражаю горе. (Юань Чжэнь, 779–831 гг.)
Ее отец больше всего любил младшую дочь.
Когда она вышла за меня замуж и вошла в эту нищету,
Она придумала миллион ухищрений.
Когда у меня не было одежды, она брала свою плетеную
корзину.
Когда я хотел купить вина, я уговаривал ее вытащить золотую
заколку.
Дикие растения были нашей пищей, и бобы казались сладкими;
Опавшие листья были нашими дровами.
Сегодня я имею больше ста тысяч,
Но тебе я могу сделать только священные подношения.
В прошлом мы смеялись над долей вдовцов,
Сегодня она стала нашей долей.
Твою одежду почти всю раздали,
Но шитье до сих пор осталось здесь.
Я помню старую любовь, и я добр к слугам и людям,
И ради мечты я отдал все свои деньги.
Я знаю, что эта печаль – удел всех.
Но когда мужчина и женщина пережили вместе нищету,
Сотни вещей причиняют боль.
Праздно сижу я и горюю о тебе и о себе.
Сто лет – сколько это?
Тянь Юй, у которого не было детей, осознал свою судьбу.
Пянь Ай, скорбя по своей жене, до сих пор пишет ей стихи.
Есть ли у меня надежда разделить мрак твоей могилы?
Еще труднее рассчитывать на встречу в другом мире.
И всю ночь я не смыкаю глаз,
Лишь бы еще раз увидеть твое лицо.
Застолье с луной. (Ли Бо, 705–762 гг.)

Из кувшина вина среди цветов
Я пил один. Со мной не было никого,
Пока, подняв чашу, я не попросил у луны
Привести мне мою тень, и тогда нас будет трое.
Увы, луна не могла пить,
И моя тень лишь следовала моему примеру;
Но все же пока у меня были эти друзья,
Чтобы утешить меня в конце весны…
Я пел. Луна мне подпевала.
Я танцевал. За мною следовала моя тень.
И я знал, что мы были хорошими друзьями,
А потом я опьянел и остался один.
Читать дальше