Тыква Су Ю. (Ван Чжифу, 1645–1725 гг.)

Тыква висит на дереве
Легкая, как одинокий лист,
Ветер раскачивает ее в ночи.
Было бы лучше убрать ее, чтобы мои помыслы оставались чистыми.
Весь мир не так велик, а тыква не так мала;
Все, что за пределами тела, – лишь обуза.
Очень многие семьи до сих пор соблюдают когда-то повсеместно проводившийся обряд поминовения предков. Каждый год в середине осени в семейном алтаре проводился изысканный обряд. Там в присутствии всех членов семьи патриарх зачитывал имена всех умерших родственников. Эта церемония, которая иногда длилась несколько часов, преследовала две цели: она давала каждому присутствующему надежду на то, что когда-то и его имя будет так же поминаться всеми и к его духу будут обращаться живые. И также эта церемония (возможно, непреднамеренно) напоминала ее участникам, сколь преходяща их собственная жизнь. Вот это двойственное чувство конечности земного существования и нашло отражение в стихотворениях, приведенных ниже.
На городской стене. (Цзы Лань, IX в.)
Древние могилы гуще, чем трава;
Новые могилы появились уже на краю дороги.
За городской стеной не осталось пустого места;
А внутри городской стены люди все стареют.
Наказания, связанные со служебным положением. (По Чжуй, 772–846 гг.)
Три десятка и десять! И все еще раб службы!
В «Книге обрядов» начертаны эти благословенные слова:
«Жажда почестей – ничто».
Это золотое правило, которое мы чаще всего забываем.
Увы! Как огорчают человека эти долгие годы!
Когда уже нет и зубов, и глаза отказываются служить.
Утренняя заря принесла ему мечты о славе.
Ему, который несет на закате своих дней груз всей семьи.
Он все еще глядит на свою голубую ленту (символ
государственной службы. – Примеч. пер.),
И его все еще привлекает красное кресло чиновника,
А его пояс едва удерживает его дряблый живот,
Когда, наклонившись, проползает он через княжеские ворота.
Где человек, которого не манило бы богатство?
Кто не пресмыкался бы ради благосклонного взгляда своего
господина?
И все же годы власти оставляют свой глубокий след.
И величие берет верх над немощью тела.
И смех идет не от сердца,
Где живут блеск и пыль ушедших дней.
О, кто ты, идущий в одиночестве в глубоком раздумье?
Это он, счастливый человек, живущий один.

Арфа с инкрустацией. (Ли Шаньинь, 813–858 гг.)
Интересно, почему у моей арфы с инкрустацией пятьдесят
струн,
Каждая из которых имеет свой лад, подобный цветку?
…Мудрец Чжуан-цзы грезит наяву, над ним порхают бабочки.
Юный духом император Ван плачет, подобно кукушке,
Водяные роняют свои слезы-жемчужины на дно зеленого
в лунном свете моря,
Голубые поля дарят свой цвет солнцу…
И момент, которому следовало бы длиться вечно,
Пришел и ушел, прежде чем я заметил его.
Песня жизни. (Тан Инь, 1470–1523 гг.)
В древности люди редко доживали до семидесяти лет.
Убери годы раннего детства и старости,
И окажется, что век человека не так уж и долог.
Но и даже в нем есть жара и мороз, беды и радости.
Когда пройдет середина осени, солнце становится не таким
ярким.
А когда весна переваливает за апрель, цветы теряют свою
свежесть.
Ветер древности. (По Чжуй, 772–846 гг.)
На восточной стене цветет слива —
Я вдыхаю аромат ее цветов, тихо смеясь в свете
Солнечного полдня. И вдруг мне открывается
Тайна ветра древности,
Наполняет мою душу гордостью, пока я не чувствую
Ветра со всей свежестью первой зари,
Ветра многоликой весны и все секреты ароматов цветов.
Кто-то сообщает мне, и я громко кричу:
«Увы! Как сера и безвкусна жизнь смертного!» Этого и лишь
этого боюсь я,
Что из того мерцающего зеркала удовольствия
Могут исчезнуть эфемерные цветы, что с дыханием
Огненного летящего дракона они упадут
Лепесток за лепестком, медленно и в то же время быстро,
В мир могил. Увы!
Мои маленькие друзья, мои возлюбленные, мы должны
расстаться.
И, как одинокая сосна, что стоит
Последняя из тысяч сосен на южных склонах,
Я тоже буду стоять один, и голодные ветры
Будут перебирать струны моего одинокого сердца.
Читать дальше