Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Близко к Тверской заставе, рядом с фабрикой Сиу, [108]находилась дача Сергея Алексеевича Сахновского. [109]Главный двухэтажный дом занимал фабрикант Сиу, а во дворе, против въездных ворот, в маленьком, вросшем в землю одноэтажном домике жил Сергей Алексеевич.

Сахновский был настоящим гигантом и по росту, и по сложению, и по весу: могучая фигура русского богатыря, приветливое и красивое лицо, огромная физическая сила – и при этом кротость и доброта ребенка. Одевался он в русскую поддевку, носил окладистую бороду, волосы зачесывал назад. Я его знал уже глубоким стариком, беседы с ним успокоительно действовали на душу и всегда останутся в моей памяти как нечто отрадное и чистое. Человек прежней эпохи, невозвратно ушедшей, а потому милой и близкой сердцу. В нашей спортивной среде Сахновский не имел врагов, его решительно любили и уважали все. Людей привлекали к нему его богатырский рост, доброта, громадные знания и, наконец, его авторитет. Человек, имевший много от самородка, очень самобытный, он вместе с тем представлял определенную и высокую культуру. Быть может, в девяностых годах Сахновский был последним олицетворением эпохи шестидесятников. Он воспитывался на идеалах Хомякова и Аксакова, во всем, конечно, славянофил, а не западник, начиная от русского национального костюма, который он носил постоянно, типично великорусского лица, краснобайства, к которому иногда прибегал, и горячей, восторженной любви и веры в Россию. В нем еще была та удаль, та непосредственная, чисто черноземная сила, которая порождала легенды. Говорили, что как-то раз в веселой компании он на пари в три удара разрушил кулаком печь. В другой раз, едучи в санях по сугробистой деревенской дороге, он, когда сломалась оглобля, обмотал руку в мешок и, взяв обломившийся конец в руку, благополучно доехал до дому. Неважно, происходило ли все это в действительности: великой силой и мощью обладал человек, если о нем так говорили и так думали.

К сожалению, Сахновский не владел пером и не выступал в печати, но был весьма активным деятелем на беговом поприще. Старейший член Московского бегового общества, он пользовался исключительным авторитетом. К нему нередко приезжали совершенно незнакомые коннозаводчики, спортсмены и просто охотники, просившие советов и указаний. Многие верили ему слепо и лишь по его указаниям делали покупки для своих заводов. Когда костромской миллионер П. Г. Миндовский основал известное не только в России, но и в Европе Коннопромышленное общество, то именно Сахновский получил приглашение производить все закупки лошадей для этого громадного по тем временам предприятия. Он дал согласие, и до тех пор, пока дело находилось в его руках, оно процветало. Когда же Сахновский ушел, знаменитое Коннопромышленное общество вскоре прекратило свою деятельность.

Под давлением общественного мнения Московское беговое общество решило организовать случной пункт и купить для него производителем лучшего орловского рысака. У нас в России ни одно дело не может обойтись без бесконечных обсуждений и комиссий. Так и на этот раз была создана специальная комиссия. После целого ряда заседаний комиссия пришла к соглашению и большинством голосов вынесла решение купить Питомца – против был один Сахновский, он стоял за Кречета. Сразу после заседания комиссия в полном составе выехала на дачу наездника Гирни, у которого стоял этот жеребец. Вывели Питомца. Момент был исторический, а Папаша Пейч в такие моменты бывал велик! Он склонил Гирню уступить жеребца за 15 тысяч рублей плюс право ежегодно крыть им кобыл. Все мы окружили Питомца и стали его осматривать. Подошел и Сахновский, взглянул на Питомца, махнул рукой и громко сказал: «Не то купили!» – и удалился со двора, ни с кем не простившись. Слова Сахновского оказались пророческими. Питомец получал лучших кобыл, но оказался бездарным производителем. А Кречет не имел такого изысканного и разнообразного подбора маток, но оказался производителем выдающимся.

Маленький домик, в котором жили Сахновский с женой, внутри был уютен, как могут быть уютны и милы только те старые дома, где мирно много лет течет спокойная жизнь. Обстановка в домике была незамысловатой и скромной. В кабинете – письменный стол и небольшая оттоманка, на которой по целым дням лежал старик Сахновский с книгой и карандашом в руке, делая бесконечные заметки в тетради и выписки из заводских книг. Вообще книг в доме было очень много. В гостиной, столовой и кабинете были развешаны портреты знаменитых рысаков, когда-то принадлежавших Сахновскому. Здесь я часто любовался знаменитым Кряжем, белым Лебедем, вороным Бархатным, прославившимся потом своими дочерьми в заводе герцога Лейхтенбергского. Во время революции почти все портреты перешли в мою собственность. Лишь один портрет, Кряжа, был передан старушкой Сахновской одному из сыновей Шибаева, с которым Сахновский дружил всю жизнь.