Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Я просил Александра Александровича написать о том, что он рассказал Толстому и что помнил о Холстомере, и я тогда же напечатал его воспоминания в своем коннозаводском журнале.

А. А. Стахович пишет, как он ехал с Толстым на почтовых из Москвы в Ясную Поляну и дорогой рассказал Льву Николаевичу сюжет задуманной М. А. Стаховнчем повести «Похождения пегого мерина». Рассказ заинтересовал Толстого. Воспоминания эти для нас особенно дороги и важны. Александр Александрович передал по памяти сюжет повести, какой рисовался его сыну. Набросал ли Михаил Стахович, хотя бы вчерне, «Похождения пегого мерина»? Или же он не успел этого сделать и ограничился лишь составлением плана? Ввиду громадного интереса первоначальной схемы рассказа, ибо его некогда и сообщил Толстому Стахович-отец, приведу из воспоминаний Александра Александровича изложение сюжета, намеченного сыном: «Покупает мерина Холстомера в Хреновом богатый московский купец. Переходит Холстомер к гвардейскому офицеру времен императора Александра Павловича. За лихую цыганскую пляску лихой гусар дарит знаменитого пегого рысака столь же знаменитому Илье, главе цыганского хора. Возил Холстомер, может быть, и цыганку Танюшу, восхищавшую своим пением впоследствии и А. С. Пушкина; попадает Холстомер и к удалу молодцу-разбойнику, а под старость, уже разбитый жизнью и ногами, перешел к сельскому попу, потом в борону мужика и умер под табунщиком».

«В памяти у меня, – продолжает Александр Александрович, – осталась сцена на постоялом дворе. По дороге из Москвы в Нижний, шел кутеж купца, ехавшего с приказчиком на ярмарку к Макарию. Еще до света, после кутежа с лихими бандуристами и плясунами подымается купец, кончил чаепитие, начали выносить перину и подушки, грузно ложится на них в тарантасе хозяин, гремя большими бубенцами, выезжает громоздкий тарантас со двора». Уехали вчерашние собутыльники, проснулись бандуристы, и когда поняли, что не догонят купца, в первый раз в его жизни оскорбили Холстомера ударом кнута. «Что тут было, уж я не знаю! – рассказывает Холстомер, – Как не разбилась вдребезги тележка, как уцелел передок, о который до крови я отбил себе ноги (для полного моего хода оглобли были коротки); вцепились ездоки в четыре руки за вожжи, понесся я рысью как птица. Замелькали только верстовые столбы; налетел я на задок тарантаса и чуть не опрокинул его. «Держи правей!» – только успел крикнуть ямщик, сворачивая лошадей; а уж мои седоки соскочили, забежали с двух сторон, заработали кистенями, – ямщик свалился… Тут в первый раз в жизни учуял я запах человеческой крови».

Из этого отрывка ясно видно, как Михаил Стахович представлял себе похождения пегого мерина и во что вылился бы этот рассказ, если бы преждевременная смерть не положила предел его художественным замыслам. В схеме рассказа и плана, как их передал мне А. А. Стахович, даже и не намечена коннозаводская сторона повести. Тем больше, конечно, заслуга Толстого, который не ограничился, так сказать, авантюристическими похождениями пегого мерина, но и дал превосходное описание рысистой лошади вообще, ее жизни, начиная от рождения, карьеры и вплоть до ее трагического конца.

Толстой был не только большим любителем лошади, но и знатоком ее: он часто навещал рысистый завод своего брата С. Н. Толстого при селе Пирогове, недалеко от Ясной Поляны. Некоторых кобыл, например, Жолдобу, он запомнил так хорошо, что, создавая в своей повести тип замечательной рысистой матки, старейшей и лучшей в табуне, назвал ее этим именем. Толстой у знакомых коннозаводчиков покупал лошадей, и об одной такой покупке я сообщу со слов князя Оболенского.

Однажды зимой в Москве Толстой зашел утром к Оболенскому в гостиницу «Дрезден» и просил князя высказать свое мнение о рысистом жеребце, которого Толстой облюбовал. Толстой стал описывать формы жеребца: вороной масти, густых и капитальных форм, имеет волнистую гриву и такой же хвост, словом, жизненно и ярко описал на словах виденную им лошадь, и она, как живая, представилась в воображении Оболенского. Князь говорил мне, что Толстой так увлекся, описывая ему формы жеребца, так их ярко описал, что у Оболенского невольно родилось представление о том, что эта лошадь, вероятно, происходит из Сенявинского завода от Ларчика. Оболенский высказал Толстому свои предположения, на что Толстой ответил, что он еще не видел аттестата, но владелец жеребца обещал на завтра достать аттестат. Тут же решили на другой день ехать смотреть лошадь. Жеребец оказался не только завода Сенявина, но действительно сыном Ларчика. «Однако вы знаток», – сказал Толстой Оболенскому, просматривая аттестат, и тут же купил лошадь. Не отрицая глубоких познаний в лошади князя Оболенского, я добавлю, что, конечно, надо быть Толстым, чтобы так описать лошадь, дабы она предстала перед глазами слушателя!