Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

«Чтение романов и французских театральных сочинений… довершили всю глубину премудрости, в кою она когда-либо снисходила», – говорит о щеголихе «Собеседник любителей российского слова» (1783). «Почта духов» (1792) подчеркивает, что петиметры «выдают себя знатоками театральных пьес». Будучи «охотниками до театральных представлений», щеголи «присвояют себе право рассуждать об остроумных, а особливо о Театральных изданиях и осуждать то, что не на их чистый вкус сделано» («Всякая всячина», 1769).

Особенное озлобление вызывают у франтов отечественные авторы; их они «ругают… без милосердия и… от свиста у них самые распухнут губы… Они с язвительными насмешками стараются помрачить их хвалу».

А журнал «Утренние часы» (1788) в числе прочих аксессуаров щегольского быта называет «забавные романы», «любовные цыдулки» и «епиграммы».

Обратимся же непосредственно к многожанровой пародийной щегольской культуре, существование которой в России XVIII века представляется нам очевидным. Не претендуя на полноту, мы ограничимся лишь некоторыми примерами конкретных жанров, воссоздающих нравы и жизненные устремления вертопрахов с целью их сатирического уничижения.

О сонете, рассматриваемом русскими стихотворцами XVIII века как жанр щегольской, любовный, мы уже писали, и прежде всего – о его разработке Алексеем Ржевским [6] См. Бердников Л. И . Разгадка тройного сонета // Новый берег. № 43. 2014. . Сродни сонету и жанр рондо, также приспособленный Ржевским к пародированию щегольской культуры. В журнале «Свободные часы» (1763) помещено сатирическое рондо, в первой части которого занятие науками и творчеством (при незначительном приложении усилий) объявляется занятием, доступным каждому («Лишь потрудись, то может всяк // Никак»). Зато щегольство объявляется делом архиважным и в сущности недосягаемым для большинства:

Распространение получили и надгробные надписи щеголям. Их отличительной чертой явилось отсутствие обязательной для такого случая скорби, что противоречило жанровым канонам традиционной эпитафии. Это и явно притворное сожаление («крушение») о неком «щеголеватом красавце»:

Это и прямое указание на не-уместность плача о покойном вертопрахе:

И конечно, исполнена презрением к щеголю такая «Надгробная»:

К щеголям и кокеткам были обращены многочисленные эпиграммы явно издевательского характера. Вот одна из них, которая так и называется: «Щеголихе»:

Выделяются эпиграммы, написанные от лица вертопрахов:

К эпиграмматической поэзии можно отнести и жанр «Разговоров». Интересен в этом отношении своеобразный цикл – «Разговор между ученым и щеголем» Павла Фонвизина и «Разговор между щеголем и ученым» Василия Санковского.