Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Впрочем, речь идет не только о чтении. Русский литератор Иван Елагин, отказывая щеголям в способности к оригинальному творчеству, упоминает некоторые произведения, которые вертопрах «счерна… переписывает сам» в угоду красавицам. В этом же ключе может быть рассмотрен и приведенный выше сонет Сумарокова.

Правомерен вопрос: а были ли в России XVIII века сами щеголи, писавшие не сатирические, а «всамделишные» тексты с изложением их взглядов? Обратившись к известной литературной полемике о петиметрах начала 1750-х годов, можно дать утвердительный ответ. Хотя тут же следует оговориться, что это были единичные примеры, не попавшие в печать, следовательно, известные весьма узкому кругу лиц. В силу этого они не стали заметным явлением русской культуры, а потому не могли остановить поток пародийных мистификаций.

Весь сыр-бор загорелся здесь из-за «Сатиры на петиметра и кокеток» Ивана Елагина, подвергшей бичеванию невежество, слепое поклонение моде, галломанию и мотовство российских щеголей. В ходе дебатов в этой словесной баталии были предложены две диаметрально противоположные оценки щегольства. Одни видели в нем опасный общественный порок и рассматривали петиметра как «непримиримого неприятеля добродетели, имевшего с нею явную и всегдашнюю ссору»; другие оценивали вертопрашество как «безвинную» страсть, недостойную стать объектом злой сатиры.

Позиции сторон и сами произведения полемистов были детально проанализированы литературоведом Павлом Берковым еще в 1936 году. Нас же будут интересовать тексты, введенные в научный оборот позднее, в 1976 году, исследователями Иваном Мартыновым и Ириной Шанской. Ими был обнаружен сброшюрованный сборник, принадлежавший известному стихотворцу XVIII века Алексею Ржевскому. В этом сборнике в числе прочего рукописного и печатного материала содержатся два стихотворных послания. Первое из них, названное «Письмо Бекетову», принадлежит перу преподавателя Артиллерийского и Инженерного кадетского корпуса, автора «стихотворений разного рода, а особливо песен» Николая Муравьева. Помимо филиппики ученым педантам и отрицания пользы наук, письмо заключало в себе восхваление щегольской дерзости как гарантии успеха в любви:

Эти «правила влюбляться» как раз и содержались в ответном послании Никиты Бекетова, которое так и называлось: «Правила как любиться без печали. Письмо к приятелю». Бекетова по праву считали «эталоном истинного петиметра» (между прочим, Сумароков вывел его в уже знакомом нам образе Нарцисса в одноименной комедии). Кратковременный фаворит императрицы Елизаветы Петровны, обладатель дорогих и экстравагантных нарядов, острослов и даровитый стихотворец-песенник, он, по словам Екатерины II, тогда быстро «входил в моду». Его письмо являет собой своего рода руководство к одержанию любовных побед, причем изложенное без всякого «извития» словес:

И совсем как завзятый вертопрах поэт говорит о бесплодности неразделенной чувственной любви:

Какие же литературные жанры пользовались успехом у петиметров? Если верить периодике XVIII века, то это преимущественно произведения французские. «Петиметрское упражнение состоит в том, чтобы… восхищаться любовными враками, которые в Париже продаются по копейке, то есть Идиллии, Стансы, Сонеты, Мадригалы и Билеты», – говорит журнал «И То и Сио» (1769). «Петиметры только и читают песни, сонеты, елегии, да и то французские», – констатирует Алексей Ржевский. «Одна только из них (наук. – Л. Б. ) заслуживает несколько мое внимание: ето стихотворство; да и оно нужно мне тогда только, когда захочется написать песенку», – заявляет щеголь со страниц новиковского «Живописца». Литератор Александр Писарев вторил им: петиметры «читают новые песенки, любовные цыдулочки». А Иван Елагин отметил, что «петиметр ничего не должен писать, кроме любовных писем, сонетов и песен». Щеголь, распевающий песенки, представлен в сборнике «Дело от безделья» (1792), а также в лубочных листах (Ср.: «В прекрасных садиках гуляю, // Амурные песенки попеваю, // Никогда не работаю»). В своей «Сатире на петиметра и кокеток» (1753) Елагин расширяет жанровый диапазон щегольских текстов: