Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ - С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Укоренившееся среди определенно настроенной публики убеждение, что террор – метод исключительно революционеров и противников российской государственности, способствовало тому, что некоторые сразу и безоговорочно поверили в версию о симуляции покушения. А.А. Киреев на следующий же день после случившегося записал в дневнике: «Это покушение, несомненно, устроено самим Витте. Оно очень неловко – веревка – стопин высунут из-под вьюшкой, но главное – кому охота убивать Витте? Конечно, не тем, которых он создал!» Далее следовало довольно тривиальное утверждение, что Витте – творец революции. Затем Киреев высказался категорично: «А монархисты – не убивают» [323].

В действительности это покушение было не первым. Реформатору неоднократно угрожали расправой политические противники как «справа», так и «слева». В 1898 году Витте, тогда министру финансов, поступило письмо с угрозами, подписанное некими анархистами, недовольными введением винной монополии [324]. Осенью 1905 года в обществе упорно ходили слухи, что различные революционные фракции готовят убийство графа Витте [325]. То, что Боевая организация партии социалистов-революционеров планировала убить председателя Совета министров, подтверждал и сам лидер эсеровских боевиков, Борис Савинков: террористов остановила только усиленная охрана графского дома [326]. По сведениям же сановника, революционеры трижды планировали покушение на него, в том числе один раз – после отставки. Кроме того, в феврале 1906 года они угрожали премьеру по телеграфу убийством дочери и внука, проживавших в Брюсселе, где служил зять графа, – в отместку за действия карательной экспедиции в Восточной Сибири. Планы убить ненавистного им государственного деятеля вынашивали и крайние консерваторы. Лидер «Союза русского народа», А.И. Дубровин, в декабре 1905 года в беседе с генералом Г.О. Раухом признал, что среди членов его партии «были разговоры» относительно убийства Витте, но заверил, что теперь они «совершенно оставлены» и те, кто ведут их, – «просто проходимцы» [327]. Тем не менее есть сведения, что в октябре 1906 года киевские черносотенцы вынесли бывшему премьер-министру смертный приговор; для приведения его в исполнение они отправили одного из членов своей партии в Петербург, однако злоумышленник был перехвачен полицией [328].

Досужие разговоры публики сильно задевали графа, и особенно его ранила позиция царя. Об этом можно судить по оброненной Витте в мемуарах фразе: «Я только одно не могу не вспоминать с болью в сердце – что Его Величество, после того как я служил его отцу и ему около 15 лет ‹…› может настолько меня не знать, чтобы тому лицу, которое ему высказало подобное предположение, не повелеть бы молчать и такой гнусности никому не говорить» [329]. Витте не упускал возможности выразить свои чувства в связи с покушением и напомнить об этом императору. В одном из писем царю сановник в очередной раз просил его о дипломатическом назначении, мотивируя свою просьбу пагубным влиянием петербургского климата на самочувствие графини, и добавлял, что ее здоровье подорвано «теми покушениями, объектом которых он был в последние два года» [330].

Интересна первая реакция черносотенного «Русского знамени» на покушение. Если верить показаниям бывшего секретаря Дубровина, А.И. Пруссакова (который, по выражению Витте, «рассорился» со своим начальником и стал разоблачать деятельность черносотенцев), тот за два дня до обнаружения бомб видел черновик заметки Дубровина, где о смерти Витте говорилось как о свершившемся факте [331]. По-видимому, это можно считать «фирменным почерком» черносотенцев, потому что и в других случаях заметки об убийстве неугодных партии лиц публиковались в прессе накануне самого акта, когда предполагаемая жертва была еще жива [332]. Однако, узнав, что покушение сорвалось, газета в тот же день, 29 января, решила возложить ответственность за этот акт на партию социалистов-революционеров. В статье говорилось: «Любой палач покажется гуманистом в сравнении с людьми, наталкивающими пылкую, доверчивую молодежь на убийства своих противников. Без содрогания нельзя представить картины разрушения, если бы сатанинский замысел злодеев удался». Далее «Русское знамя» акцентировало внимание своих читателей на отставном статусе Витте: «В ненасытном упоении кровью своих жертв разбойники “освободительного движения” не останавливаются даже перед личностями людей, отстранившихся от общественной деятельности! ‹…› Граф Витте, находящийся теперь не у дел и не могущий влиять на ход событий, также не может быть опасен». Это, по версии газеты, делало попытку покушения абсолютно бессмысленной: «Чего же хотят кровожадные безумцы, вкладывающие адские машины в печи, – неужели убийства ради убийства, крови ради крови?!» [333]Этот ловкий тактический прием решал сразу несколько задач. Черносотенцы могли, с одной стороны, в очередной раз дать уничижительную оценку Витте, уверив публику, что он не более чем отставной сановник, с другой – осудить своих политических противников – «революционеров», а заодно и отвести подозрение от правых монархистов. 3 февраля «Русское знамя» снова обратилось к теме покушения, повторив вопрос о виновных: «Кому все это было нужно? Кому мешает жизнь графа Витте теперь?» [334]Однако уже 4 февраля в статье с говорящим названием «Реклама в печке» издание предложило читателям версию, согласно которой «автором» замысла был сам Витте: «…О сахалинском графе просто забыли ‹…› даже революционеры-террористы не почтили полусахалинского графа хотя бы “поганеньким” покушением в благодарность за его “поганенькую” конституцию. ‹…› На бывшего “великого” Витте ни один ищущий заработка, голодный злодей не обращает даже внимания. ‹…› Нечего делать – пришлось домашними средствами подогреть угасающую известность великого реформатора России» [335]. В последующих публикациях «Русское знамя» пыталось опровергнуть распространенную в обществе версию о причастности черносотенцев к покушению [336].