Даниэль Лазар - Ложь Тимоти Снайдера

Дочитала ли Энн Аппельбаум из «Нью-Йоркского книжного обозрения» досюда, или она была настолько очарована антисоветской направленностью «Кровавых земель», что решила тотчас же превознести их до небес? Как получилось, что Леону Визельтиру из «Нью Рипаблик», обыкновенно столь искусному в разоблачении малейших вкраплений антисемитизма у своих врагов, не удалось заметить такой откровенный антисемитский выпад со стороны своего недавнего друга?

Снайдер использует ту же странную логику для нападок на советских партизан, война которых против вермахта начиная с 1942 г. становилась всё более и более эффективной. В сложных обстоятельствах Холодной войны западные историки весьма осторожно отмеряли похвалы этим боевым единицам в сравнении, скажем, с французскими «маки» и итальянскими «партиджани». К примеру, в очень авторитетном труде 1975 г. «Война против евреев» Люси Давидович говорит о евреях, бежавших в советские партизанские отряды, так: «Первым делом партизан, еврей или гой, если он сумел прожить достаточно долго, понимал, что для защиты Советского Союза не слишком высока цена любой человеческой жизни». Кажется, будто Советы были заинтересованы не в спасении жизней людей, а только в увеличении собственного влияния.

Но автор «Кровавых земель» идёт дальше. Как бы ни была презрительна Давидович к советскому высшему командованию, она по крайней мере признаёт, что «присоединение к партизанам предлагало евреям из гетто, кроме возможности бороться с немцами шанс выжить в условиях личной независимости». Снайдер ничего из этого не признаёт. Он полностью порицает партизан.

«Партизанская война, — пишет он, — была (и остаётся) незаконной, так как она подрывает договор об обмундированных правительственных армиях, направляющих насилие армий друг против друга, а не против окружающего населения».

Следовательно, результатом партизанской войны стало усугубление положения в Белоруссии и других областях, так как местные жители подверглись «ещё большему как немецкому, так и советскому насилию». В «Кровавых землях» он добавляет:

«Когда советские партизаны взрывали поезда, они лишь гарантировали уничтожение окружающего населения. Когда советские партизаны закладывали мины, они знали, что некоторые из них взорвутся под советскими гражданами. Немцы разминировали поля, заставляя местных жителей, белорусов и евреев, идти по ним рука об руку.

В целом такие человеческие жертвы мало волновали советское руководство. Гибнущие люди находились под немецкой оккупацией, а потому были подозрительны и стоили ещё меньше, чем средний советский гражданин. Ответные меры немцев также приводили к увеличению количества партизан, так как выжившие часто теряли дома, средства к существованию и семьи».

Если с точки зрения морали нацисты и Советы были неразличимы, то и действия их должны быть таковыми. Евреи, которые бежали, чтобы присоединиться к партизанами, делали это, по Снайдеру, «ценой падения в пропасть массового насилия». Они «служили советскому режиму и проводили советскую политику расправы над гражданскими лицами», — определение это очень сходно с описанием Армией Крайовой евреев как национальных врагов поляков.

Как и в случае с жителями Варшавского гетто, можно только спрашивать себя, чего же другого ждал Снайдер от евреев. Семью Фэй Шульман, девятнадцатилетней девушки, жившей в маленьком городке в восточной Польше, вермахт уничтожил вместе с прочим еврейским населением в августе 1941 г. Ей на время сохранили жизнь из-за её профессии фотографа, и при первой возможности она сбежала с партизанами и была принята в их ряды, за что всегда благодарила их:

«Бой закончился, партизаны возвращались на свои базы, и я, живая, вместе с ними. Это казалось сном. Я была принята к советским партизанам! Я не знала, что меня теперь ждало, какую жизнь мне предстояло вести. Но я знала, что мне очень повезло. Теперь я была партизанкой и больше не боялась нацистов. Я сорвала жёлтую звезду Давида. Мы ушли в леса».

«Я решила участвовать в боевых операциях, чтобы сражаться за мой народ, за достоинство и честь евреев, ради уничтожения нацистской машины убийства», — добавила Шульман в своих мемуарах. Делает ли это её преступницей? Что должен был делать пленённый советский солдат, если он мог бежать из лагеря для военнопленных, в котором из-за перенаселённости, плохого обращения, голода и ужасных санитарных условий уровень смертности достигал двух процентов в день? Если он оказывался достаточно удачлив, чтобы бежать в лес, единственной его надеждой было объединить силы с другими беглецами, достать оружие и бороться за выживание.