Савелий Ямщиков - Спасенная красота (рассказы о реставрации памятников искусства)

Экспозиция была устроена в Москве, в залах Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Мне и моим коллегам по роду наших занятий довелось не только присутствовать на этой выставке, но и давать пояснения присутствующим. Совершенно неизбежно в наш рассказ об иконах и фресках вплетались данные о составе растворителей, о рентгеновской аппаратуре, о программе работ лабораторий и т. д.

То, что я сейчас расскажу, музейные гиды, к сожалению, не знают и не рассказывают.

Иногда икону можно восстановить и за пару недель. Но чаще на это уходят месяцы и даже годы кропотливого, ювелирного труда.

Реставратору нужно обладать железными нервами, фундаментально знать технику живописи и рисунка, свободно разбираться в вопросах истории и географии, хорошо усвоить определенные разделы физики и химии, иметь — совершенно обязательно! — верный глаз и твердую руку. По мере необходимости приходится также быть и филологом, и философом, и даже (как в моем случае) в известной мере богословом.

При всем том труд реставратора почти лишен внешней эффектности — за очень редким исключением.

Но всех почему-то интересуют как раз исключения.

Тогда представьте такую, к примеру, ситуацию.

Передо мной совершенно черная по виду доска. Это старая икона, покрытая слоем вековой грязи и копоти. Я кладу на нее кусок байки, смоченной в растворителе, и прикрываю сверху стеклом. Затем выжидаю нужное время — скажем, минут двадцать — и снимаю компресс. Острым скальпелем начинаю осторожно удалять размягченный пласт: тусклый растрескавшийся лак, олифу, ставшую от времени черно-бурой, аляповатые, грубые мазки позднейших записей. И постепенно, дюйм за дюймом, под рукой у меня вспыхивают драгоценные первоначальные краски, освобождаясь от плена, который длился четыреста-пятьсот лет.

Двадцать лет я занимался этим делом, и за этот срок приобрел, естественно, некоторые навыки, необходимые реставратору. По форме доски, по способу обработки дерева, по характерным кованым гвоздям я должен уметь определять работу мастера XII, XIII или XIV, XV веков — пусть даже много раз впоследствии записанную. Я должен отличать манеру письма Дионисия или Феофана Грека от манеры Андрея Рублева или Даниила Черного. Отправляясь в экспедицию по стране, я должен представлять совершенно четко, что искать и где искать — иногда это удается.

Чего я действительно не умею и чему, вероятно, никогда не научусь — это профессиональному хладнокровию в тот момент, когда передо мной оживает удивительное искусство древних живописцев.

* * *

Художники Древней Руси не ведали иных сюжетов, кроме тех, что взяты из священного писания. Светской живописи просто еще не существовало. Но стремление выразить в краске, в рисунке весь мир своих чувств и взглядов — это стремление жило в человеке и требовало выхода. Зажатый, как в горном ущелье, между Библией и Евангелием поток древнерусской живописи достигал поразительной мощи.

Вот почему я не могу без волнения смотреть на святых работы Рублева или Феофана. Их глаза и руки, весь их облик часто больше открывают мне в прошлом всего народа, чем целые собрания исторических сочинений.

Совсем не случайно, что именно историки первыми взялись за серьезное изучение древнерусского искусства. Где-то в середине прошлого столетия историческая наука осознала, что иконы и фрески Древней Руси — документ не менее точный, чем любая летопись или хроника. Но чтобы прочесть его, нужно было собирать этот документ по кускам, очищать от грязи, копоти и подделок. Для этого мало было одной научной эрудиции, здесь требовалась помощь профессиональных реставраторов. Говоря точнее, возникла необходимость где-то заполучить и как-то обучить первый отряд добровольцев: до середины XIX века профессии реставратора в современном смысле этого слова не существовало. Иначе не пришлось бы еще сегодня производить сложные раскопки на живописной поверхности икон и фресок.

* * *

По сей день не могу сказать, что меня больше потрясает: необыкновенная стойкость и надежность всего, что выходило из-под рук старых мастеров, или трагический набор испытаний, выпавших на долю древнерусской живописи.

Художники древности сами готовили себе краски, затирая пигменты на яичном желтке. Яичная эмульсия со временем твердела, приобретая удивительную прочность. Играло роль и то, что мастера эти работали не спеша, давали выстояться, «схватиться» как отдельным живописным деталям, так и всему изображению в целом. Иконы у них выдерживались таким образом и по году и по два, и только потом их покрывали олифой, чтобы краски звучали свежо и интенсивно.