Савелий Ямщиков - Спасенная красота (рассказы о реставрации памятников искусства)

* * *

Зависть, конечно, плохое чувство. Даже профессиональная зависть, для которой иногда делают скидку. Но как не позавидовать организаторам и первым сотрудникам наших реставрационных мастерских! Оказавшись посреди целого моря старинных икон, они, естественно, брались за самое ценное.

Я не хочу сказать, что они выполнили всю работу. Но личные шансы открывать в месяц по шедевру значительно упали. Теперь в каждом старинном городе есть свой музей, и почти в каждом музее — свои реставраторы.

* * *

Хочу сказать немного о консервации. Мы стараемся не повторять ошибок своих предшественников. Расчистив старую живопись, мы обрабатываем ее так, чтобы в дальнейшем не понадобились серьезные услуги реставраторов. Такая работа требует времени. В результате — 60-80 икон в год — это норма для отдела Всероссийского реставрационного центра, в котором я работал, а вместе со мной 25 человек. Можно было бы делать раз в десять больше, но это отражается на качестве. Основные работы по консервации мы делаем непосредственно в запасниках провинциальных музеев, осуществляя постоянный контроль за состоянием сохранности древних живописных памятников.

* * *

До приезда в Карелию мне довелось работать в богатейших музеях Новгорода и Суздаля. Нами руководили потомственные мастера — представители старой школы реставрации. Мы чувствовали себя неуверенно, когда такие учителя, как Барановы, Кириковы, Брягины, Чураковы, на глазах совершали чудеса. Казалось, невозможно постичь премудрости реставрации. Руководители помогали разбираться в трудных задачах. Чаще делом, реже — словами. Учили обращаться с инструментом, показывали, как пользоваться растворителем. А главное — учили понимать и любить подлинную красоту древнерусского искусства. Увлекательные уроки высоко ценились учениками, потому что позволяли проникнуть в святая святых любимой профессии.

Музейные хранилища из мертвых запасников с иконными досками постепенно превращались в основной источник познания, где любой памятник имел свою историю. Следуя советам учителей, мы начали постепенно отличать подлинные творения от ремесленных поделок.

Летние командировки в музеи России, работа в древнерусских городах давали возможность разобраться в закономерностях старой живописи. Тщательное изучение замечательных суздальских фресок, знакомство с архитектурой Суздаля XII—XVIII веков и сокровищами ювелирного мастерства суздалян раскрыли перед нами, молодыми реставраторами, неповторимую прелесть суздальского искусства. Сейчас, когда прошло двадцать пять лет со времени реставрации разрушенных войной реликвий Новгорода, реставраторы с благодарностью вспоминают эту поездку, определившую их творческую судьбу. Усталые после напряженной работы, часами осматривали мы богатые залы местного музея или, используя вечерние лучи щедрого новгородского солнца, копировали бессмертные творения Феофана Грека, фрески в Аркажах и Нередице.

* * *

Первые иконы, происходящие из часовен и храмов Карелии, я увидел в Кижах... Их было очень много в темной подклети дома Ошевнева. Огромные, двухметровой высоты доски; царские врата вычурной резьбы; десятки маленьких иконок, поставленных на полки, как рукописи в старинной библиотеке, — все это богатство манило к себе древней таинственностью. Хотелось сразу найти шедевры, сделать на них пробные расчистки и открыть что-то новое, доселе неизвестное. Мы снимали со стеллажей одну доску за другой, выносили каждую икону на яркий солнечный свет, рассматривали тщательно, стараясь угадать ценность древней живописи. Начинались робкие предположения, смутные догадки, осторожные неаргументированные выводы. Мы спорили, горячились, а доски молчали. Молчали, словно не желая открывать вековые тайны неопытным людям. А опыта, к сожалению, недоставало.

Разбор «кижской» коллекции стал подлинной школой изучения северной живописи. Когда затихли страсти первооткрытия и мы перестали считать себя искателями сокровищ, началась кропотливая работа. С раннего утра, чтобы не упустить ни одного светлого часа в коротком северном дне, отправлялись мы в дом Ошевнева. Лихорадочный осмотр «на выбор» сменился тщательным изучением и обсуждением всех семисот единиц хранения. Споры продолжались, но они велись не ради желания поспорить, а в поисках истинной атрибуции той или иной иконы. Теперь я знаю, что в описи кижского древлехранилища мы сделали немало ошибок. Больше, чем сделали бы сейчас. Но главного мы достигли. Нам стали дороги творения местных, обонежских мастеров, в наших руках появился ключ к распознанию характерных признаков и черт северной живописи.