Глеб Бобров - Порванные души. Снайпер в Афгане

Засыпали дыру неразведенным бициллином, обработали сверху, перетянули тугой повязкой. Потом Семен наколол антибиотиков, повторно вогнал анальгетики, дал димедрола.

Пошли курить. Спрашиваю:

– Ну и как он тебе?

– Ой, Глебыч… Красивый собака.

Чуть третий раунд матерщины не начался, задрал уже своими приколами!

– Я про состояние?

– Усыпить бы надо, говорю же тебе.

– Тебя самого, блядь такая, усыпить надо.

– Да ладно, не дуйся, как сыч, тоже мне, целка. Подумай, что ему за жизнь светит – ни в работу, ни поиграть, ни суку покрыть… Ну, да как знаешь… Бувай, здоров! – и полез к взводному на машину.

Я тоже долго не шастал. Завалился в ткачев окоп, накрылся и вырубился до утра. Помню только, как ночью мои молодята под теплый бок, сменяясь с караула, тихонько заползали.

Вот уж впрямь – салажатова наседка.

Ночь прошла спокойно, а утром прибежал танкист с соседнего поста с тупым вопросом: «Кто тут доктор?». Это меня по связи ищут саперы. Кто-то слышал вечерние матюги по эфиру и сообщил им, что собака жива. Сказали – едут. Пошел посмотреть псину. Ясно – заберут.

Мои гаврики докладывают: «Спал, пил, отлил. Степан смотрел. Уже уехал».

Орлы! Дедуля спит – служба летит!

Подхожу. Там – радости… Хвостом колотит, руки лижет. Посмотрел бок – ничего. Заглянул под брюхо – на лапе новая повязка. А говорил – усыпить.

Уселся рядом, поднимаю руку из-под морды уши потрепать, слышу – глухой рык. Не понял… А глаза серьезные, и губа над одним клыком чуть приподнятая. Рука сразу опустилась.

Пес-то огромный. От нормальной овчарки в нем совсем-то чуть-чуть. Те вытянутые, низкие. А этот высокий, мощный, костяк развернутый, пасть широкая, вообще, голова слишком большая. Какой-то метис. Шерсть короткая, густая, почти кремовая, подпалы сверху коричневым темнят. Абрикосовый малый, нежного оттенка, с хорошими зубами. Теперь выясняется – и с неслабым характером.

Тупо сел, ручки до кучки собрал, смотрю. Он положил голову мне на колени и преданно в глазки заглядывает, вновь хвост заработал. Хрень какая-то… Растопыриваю ладошку, медленно подношу к рыжей носопырке. Лижет! Почухал под горлом. Темные губы в складки натягивает, глаза блаженно щурит, смог бы – улыбнулся всей мордой. Почесал пальчиком снизу за ухом – полное блаженство… Только погладить – рык. Странный ты, Дуся. Ну, ладно…

Минут через двадцать, еще жратву не разогрели, прилетают две машины. Ротный саперов и пацаны. Сразу с расспросами, что да как. Нормально, чуваки, расслабьтесь!

Подходим…

Дуся их увидел – давай скулить, хвостом по брезенту лупит, подняться пытается. Насилу уложили. Те его жалеют, гладят, целуют. Попустило ребят, а то прилетели – суровые такие. Разговорились…

Пса зовут Дик. Дуся – это погремуха такая ласковая, от Федора-хозяина. Он его с гражданки с собой на службу приволок. Сами откуда-то из-под Воронежа. До дембеля – полгода, майские. Пацан уже в полку – вчера отправили. Говорят – нормально, кость цела.

Пока говорили, на посадку стала заходить «восьмерка». Это что такое? Оказалось – за Диком. Ничего себе, вот так саперы – лихо службу наладили!

Напоследок спросил про странности в характере пациента. Те ржут.

– Скажи спасибо, что половину пальцев не оттяпал! Никому голову не дает, кроме Феди. И не пытайся, даже не думай погладить!

Бывает…

Вертушка села. Дика на плащ-палатке подняли, положили на носилки, загрузили, следом пара саперов прыгнули на борт. «Восьмерка» в три круга поднялась до перевала, присоединилась к своей паре и ушла за скалы.

Давай, Дуся, выздоравливай.

Без каких-либо развлечений привели колонну. В полк мы не заходили, разгрузку ждали на речке. Пустые машины прогнали тоже успешно и быстро, а в двадцатых числах декабря вернулись окончательно.

Попарились, выдрыхлись от пуза, и на следующий день, под вечер, прихватив Болды, пошел я к саперам. Приходим – знакомые морды! Много моих, осенников. Все рады, вовремя пришел – на картофан успеваю и на косячок, по желанию. Желания нет. Спрашиваю, где Федор. А его, оказывается, сразу в Кундуз переправили, от греха подальше. Жаль. Ну, пошли Дика проведаем. Снова облом! У облома есть имя – мрачный прапорщик Трубилин, по прозвищу Труба…

Уникальный военный – персональная легенда саперной роты. Начальник питомника служебных собак, в просторечье – псарня. Редкий отморозок. Кликуха и та самим Провидением выбрана, вместе с фамилией – под характер. Одна хорошая черта в человеке – собак любит до беспамятства. Он им и ветеринар, и учитель, и кормилец. Но с людями… мама дорогая!