Юрий Шанин - История античного атлетизма

Ἁρετή прочно становится основным, определяющим пунктом классовой этики. Но это общественное понятие со временем не только меняет, но и, как видим, расширяет свое смысловое и социальное значение.

Нередко, объединившись в полисе, аристократия и молодая поросль богачей стремятся наряду с военно-спортивным совершенством силового характера и к определенным эстетическим идеалам. [334]

Влияние ἁρετή на внешность представителей правящих слоев древнегреческого общества в VI–V веках до н. э. ничуть не ослабевает, хотя носит уже иной характер, нежели во времена Архилоха и Тиртея.

Все более расцветает и крепнет калокагатия. Каждый свободный (и зажиточный) гражданин полиса должен быть хорошо воспитан как в духовном, так и в физическом отношении. [335]

Не только в поэмах Гомера, не только у Тиртея, Архилоха, Феогнида и Ксенофана, но и (как увидим далее) в эпиникиях Пиндара, Симонида Кеосского неизменно ощущаются социальные признаки, видны штрихи общественной жизни, которые не могут заслонить нагромождения мифологических деталей и имен. Это характерно почти для всей поэзии классического периода древнегреческой литературы.

Что же касается более поздней эпохи – эллинистической и римской, – то здесь нередко бывал ощутим поворот в сторону формальной эрудиции «чистой поэзии», без попыток сообщить сведения о жизни, окружающей поэтов.

Однако не только в пределах одного литературно-исторического периода, но даже в рамках одного столетия мы находим в поэзии выражения резко противоположных взглядов на агонистику и ее общественное значение.

Упомянутый уже Б. Билинский предлагал рассматривать две поэтические триады:

Старая триада: Архилох, Тиртей, Ксенофан. А новая триада– это Пиндар, Симонид и Вакхилид. [336]

Именно их поэзия в своем взаимном единстве и столь же взаимной противоположности дала нам своего рода литературные и социальные основания считать период VII–V веков до н. э. классической эпохой греческой агонистики.

Причем если Архилох, Тиртей и даже Ксенофан писали во время преобладающего влияния атлетических идеалов, то Пиндар, Симонид и Вакхилид творили в совершенно иных общественных условиях. Однако далее мы рассмотрим глубже вопрос о том, целиком правомерно ли выделение двух поэтических триад и противопоставление друг другу именно этих авторов.

Когда на поэтическую арену уверенно вышел Симонид Кеосский, были уже созданы все условия для развития величальной песни. Симонид слагал эпиникии в широком и в то же время конкретном смысле этого слова.

В древнегреческих полисах все более возрастает роль личности нового аристократа, собственника денежного богатства. Все напряженнее становится соперничество греческих городов не только на поле боя, но и на стадионах. Кроме того, именно в VI веке до н. э. были с исторической достоверностью учреждены Пифийские, Истмийские и Немейские состязания. [337]

Какие же поэтические качества и общественные условия помогли Симониду Кеосскому создавать прекрасные величальные оды еще до Пиндара, а затем и в успешном соревновании с Фиванцем? Решающим явилось то, что Симонид «обладал умением представлять положительные черты человека и придать эпиникиям не тот общий характер, какой мы встречаем в Олимпийском эпиникии Архилоха, а индивидуальные, личные черты, необходимые для эпиникия». [338]

Впрочем, поэзия Симонида Кеосского во многом уже не носила того независимого характера, который отличает произведения Архилоха, Ксенофана, Стесихора. Несмотря на определенную самостоятельность, Симонид был придворным певцом: содержание и направленность его стихов часто определялись соображениями не только творческого характера. Поэт в своих вереифицированных высказываниях порой не идет дальше интересов ординарного тирана или аристократа. Но обязательства в отношении благосостояния и мощи родного государства у него редко отступают на второй план. [339]

Близость к фессалийским тиранам Скопадам, известное влияние при дворах сицилийских правителей Феронта и Гиерона не были следствием одного лишь обаяния поэта. Получая поистине царские гонорары, Симонид обязан был активно воспевать тех, кто его содержал. Но делал он это, строго соблюдая меру и никогда не теряя чувства собственного достоинства.

Сколии и эпиникии Симонида носили не столько хвалебный, сколько поучительный характер. Находилось тут место для всевозможных рассуждений. [340]