Юрий Шанин - История античного атлетизма

До нас, к сожалению, дошли лишь незначительные фрагменты эпиникиев великого кеосца. И к тому же весьма немногих. Сохранились отдельные стихи из эпиникиев в честь Анаксила Регинского, Главка Каристийского, Астила Кротонского, два отрывка из од, адресованных неизвестным победителям в пятиборье и состязаниях конных четверок, и другие. По свидетельству Квинтилиана, Симонидом Кеосским был создан эпиникий и в честь полководца Леократа. [341]

Можно предположить, что в эпиникиях Симонида, как и Пиндара, большое значение имели мифологические сюжеты.

Но, прежде всего, проследим, как определяет Симонид и какие требования предъявляет к носителям традиционных «доблести» и «мужества». В упомянутом уже фрагменте (fr. 5(4)) поэт говорит:

Идея гармонического совершенства, объединения высоких интеллектуальных и физических качеств у Симонида четко определяет «истинно доблестного мужа». В определенном смысле реалист, Симонид выдвигает этот тезис как идеал, понимая и даже подчеркивая, насколько трудно его достичь. Эти строки не содержат в себе каких-либо противоречий сравнительно с определением ἁρετή Стесихором, Ксенофаном или Архилохом.

Хвалебные песни в широком понимании назывались у греков энкомиями. «Удобным временем для восхваления, кроме конца пира, было празднование какого-либо успеха, который имело данное лицо, например победа на национальных играх или же, с другой стороны, похороны. Таким образом, энкомии распадались на эпиникии, или победные песни, и на трэны, т. е. плачи на похоронах», [343]В творчестве Симонида Кеосского мы находим обе разновидности энкомиев.

В трэнах Симонид развивал ту же мысль о трудоемкой почетности настоящей доблести, которая никому не дается даром. Доблесть достается заслуженной наградой

И тут поэт с Кеоса ни в чем не противоречит своим литературным предшественникам, в то же время предоставляя читателю возможность увидеть ἁρετή в новом аспекте, рассмотреть это понятие под иным углом зрения, нежели у остальных авторов.

В отрывке другого трэна [345]говорится про относительность вообще всего, что может добыть себе на земле человек силой мышц и разума. Не стоит, дескать, трагически воспринимать жизненные неудачи, в этом нет смысла, ибо

Эта мысль находится в определенном противоречии с двумя отрывками, что были приведены выше. Впрочем, очень трудно на основании фрагментов делать какие-либо безапелляционные обобщения. [347]

И еще один отрывок из трэна, [348]который словно продолжает, повторяет и развивает мысль Симонида о том, что тщета земных радостей и забот очевидна:

То ли автор хочет успокоить скорбящих, то ли он задает недвусмысленный вопрос: а стоит ли стремиться стать «совершенным в отношении рук, ног и ума», [349]если всех ожидает одинаковый конец?!

Можно допустить, что не только разные жанры, но и необходимость писать на заказ были причиной настолько противоположных позиций одного и того же поэта.

Из мифологии Симонид позаимствовал для своих эпиникиев мотивы, касающиеся состязаний и физической доблести. Отсюда же часто пополнял он и арсенал художественных средств.

Так, например, тема Калидонской охоты нашла свое поэтическое воплощение у Гомера, Стесихора, в эпиникиях Пиндара и Вакхилида. Воспел подвиги Мелеагра и Симонид.

Благодаря Афинею [350]сохранился отрывок, в котором всесторонне прославляется сила юноши,

И многозначительно добавляет:

Ф. Шнейдевин [352]не сомневается, что это отрывок из эпиникия. Т. Бергк [353]не высказывается столь категорически. А. Ф. Семенов пишет, что «упоминание метания копья могло встретиться в любом стихотворении», [354]

По мнению Шнейдевина, это мог быть эпиникий по случаю победы в пятиборье. Строй данного фрагмента, упоминание метания именно в заключительной части стихотворения дает нам основание склониться к мнению Ф. Шнейдевина.