Тимур Бикбулатов - Веретейская волость

Когда организовывались колхозы, никаких соцучереждений не было — родители чуть свет — на работу. А я — к пастухам. А что у пастухов? «Лешка, заверни корову!» Я у них уже в пять лет научился курить. Это потом стали организовывать детплощадки — сажали какую-нибудь бабушку или девчонку. Конечно, без образования — так, для присмотра.

Наш колхоз назывался «Победа», он выделился из «Луча». Туда входили Чаусово, Дор, Новинка-Горная, Иванцево, Обухово, Обуховцево и Аниково. А вот Павловское, Нивы, Новинка-Алферово, Сысоево, Остроги и Дуброва — это был рыбацкий колхоз «Восход». У нас председателем была женщина — Кислова Прасковья Ивановна. В колхозе была пасека более ста семей, сеяли гречку для пчел. Но, конечно, основной уклон — полеводство и скотоводство. Были молочно-товарные фермы в Новинке, Обухове и Аникове. В Дору был свинарник, но он сгорел в 1941 году, и свиней перегнали в Иванцево. Собирали хорошие, большие урожаи. Скот был хороший — на веревках не висел, как сейчас. Кормов заготовляли вдоволь. Все было очень хорошо, но колхозники были нищими. Хлеба давали по 200 граммов на трудодень, и то такой хлеб, который для сдачи государству и не годился. Нужно было его еще подсевать, сушить, а только потом — в жернова. Жернова были в каждой семье — у кого каменные, у кого деревянные. Была и мельница — в Иванцеве. Но это было дорого, и все делали вручную. Чистый хлеб ели редко. Придешь, бывало, домой, намоешь картошки и трешь на терке. Потом добавляешь в хлеб. Но это было и до революции — в наших краях хлеба хватало только до Рождества. А с Рождества переходили на картошку, мякину добавляли. В колхозах, конечно, был грабеж, рабский труд. У меня мать была все время ударницей, тетка (Кондратьева Екатерина Васильевна, она в Павловском жила, в «Восходе» работала) орден Красного Знамени имела — разводили породу брейтовских свиней, она с 1939 года на выставки ездила. Но это не сказывалось на достатке. (А ее ордена и грамоты я сдал в Некоузский музей — наверное, все сохранилось).

В начальную школу я ходил в Сысоево. Было всего два класса — 1—2 классы вместе и 3—4. Преподаватель был один — Шаронов Николай Николаевич. Он до самой смерти преподавал. Тогда был Волгострой. Помню 39-й год. Мы сдавали экзамены — тогда в четвертом классе были «испытания» (так назывались) — и сидели ждали у Сысоевского магазина задержавшегося приятеля. Смотрим, идет мужчина, высокого роста, молодой, на нем новая черная роба. А через минут пятнадцать показался охранник в форме НКВД с овчаркой. И сразу в магазин. Мы за ним — любопытно. Он взял пряники и сдачу с пятерки. Обернулся и спрашивает: «Ребята, не видели, не проходил незнакомец?». Как сейчас помню, Сережа Сурин (он умер уже) отвечает: «Да только что прошел». Охранник ему в руки сует пряники, сдачу и с собакой — бегом. Мы следом. Уже перед Новинкой (в то время там проходила большая дорога в Иванцево) он догнал беглеца и спустил собаку. Когда мы побежали, овчарка уже рвала заключенного, а охранник бил его веревочным поводком. Зэк кричал: «Хозяин, убери собаку! Хозяин, убери собаку!». (Мне с детства это так врезалось в память). Но потом все-таки собаку убрал — беглец был весь в крови. И потащил его в Сысоево. Там сердобольные женщины нарвали тряпок (бинтов тогда не было) и кое-как его перевязали. И сразу, пешочком, под конвоем — в Мологу. Бог знает, что с ним потом было дальше. Был еще случай. Идем пешочком с приятелем в школу утром через поле. Смотрю — невдалеке что-то черное. Говрю: «Смотри, бабы жали вчера, что-то забыли. Наверное, жакетку или телогрейку» И мы наперегонки! Подбегаем — и вдруг встает мужчина среднего роста, крепкий такой. Рядом, на тряпке — махорка и сырые спички. Говорит: «Ребята, эта дорога на Волгу идет?». «Да, на Волгу», — отвечаем. Обратно из школы идем — на этой месте НКВДэшки на конях и с собаками. Не знаю, ушел ли он.

А так о многих побегах слышали. У пастухов еду они воровали. Но не насиловали, не жгли. Бежали, в основном, по дамбе через Чаусово — лесами из Мологи на Красный Холм. Через Ваю мост был хороший (да и сейчас сваи остались). Там еще барак стоял — дамбу пленные австрийцы строили после Первой Мировой. Сиверку в Веретее тоже пленные облагораживали — кусты вырезали, дерном обкладывали. Там тоже бараки были. И тюрьма своя была. Тут, напротив церкви, в сторону школы стояло двухэтажное здание: волостное управление находилось на втором этаже, а на первом — «холодная»

Как Мологу затопили — многие к нам перебрались. По соседству с нами (имеется ввиду веретейский дом Карповых — автор) старушка жила, учительница из Мологи. Училась в Институте благородных девиц в Ярославле и закончила с золотой медалью. Потом она эту медаль «проела» — денег не было. Варвара Васильевна Морева ее звали, отец у нее был священником в затопляемой зоне. Семьи у нее никогда не было. Ее жених был военным, но перед свадьбой утонул в Которосли. Она просила: умру — положите мне в гроб свадебный наряд. А этот наряд уже давно весь истлел. Но мы выполнили ее просьбу — так и положили белое плать и фату, цветы в гроб. Она похоронена у самой церкви. От нее нам достался шкаф-горка, иконка и самовар. Есть еще альбомчик со стихами — альбом об окончании, где все друг другу на память писали стихи.