Жорж Дюби - История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

В первое время светские государи поддерживали эти требования, ибо монастыри, хранившие останки великих святых покровителей, представляли самую надежную опору их власти, которую подтачивали непокорные шателены. Вот почему Гильом Великий оказался в Аквитании одним из инициаторов движения за мир Божий. Вот почему король Роберт председательствовал на соборах во имя мира в Бургундии, которую он тогда удерживал в своих руках. Вот почему граф Фландрии, герцог Нормандии в своих «королевствах» также председательствовали на таких соборах. Но и тот и другой прочно удерживали крепости в Нормандии и Фландрии. От учреждений мира Божия они ожидали более жесткого контроля за той частью общества, которая была источником насилий и грабежей, — за военными людьми.

Действительно, запреты специально были направлены против caballarii , милитов, рыцарей, против их «спеси», их «разбойничества». В более подробных описаниях прямо называется нижняя страта рыцарства — корпус «простых», «рядовых» рыцарей. Именно на этих конных людей епископ Лиможский Журден обрушил на церковном соборе 1031 года торжественное проклятье. Именно от них организаторы всеобщих собраний в первую очередь ожидали клятвенных обещаний соблюдать правила, разработанные с учетом опасности, которую эти люди сами представляли.

Вот в чем пришлось клясться рыцарю в долине Роны, в долине Соны, а затем во Франкии после 1020 года: «Я не буду нападать ни на церковь, ни на ее двор, ни на находящиеся там хранилища, ни на клириков, ни на монахов, ни на сопровождающих их людей, если те не вооружены». Во время «частных войн», которые вели под своими знаменами «мелкие» вожди, чтобы отомстить за убийство, за оскорбление (а такие войны были разрешены, и в голову не могла прийти идея их запретить), нельзя было захватывать ради получения выкупа ни скот (он был излюбленным объектом захвата), «ни крестьянина, ни крестьянки, ни торговых людей». Воин обязывался не избивать кнутом, не обирать плебс. Он клялся также не вырубать виноградники, не опустошать мельницы, а в период между Великим постом и Днем Всех Святых не захватывать на пастбищах животных, имеющих наибольшую ценность, — мулов, лошадей, кобыл, объезженных жеребцов. Воин давал клятву не предавать огню дома, если только в них не укрывается неприятель, также если только они не примыкают к замку (и здесь ясно видно, что «бург» составляет часть военных укреплений). Однако «частные войны» отличались от публичных экспедиций, возглавляемых королем и епископами, теми, кого миропомазание делало ответственными за мир Божий. Во время таких операций по восстановлению порядка разрешалось, как и прежде, изымать необходимые для воинов припасы на мельницах и в церковных зданиях. Но эти воины должны были воздерживаться от любого грабежа.

Итак, рыцарь клятвенно отказывался от насильственных захватов. Исключение составляли два случая: «Если я воздвигаю или если я осаждаю замок (в отличие от пространства, окружающего церковь, где мир достигает своей полноты, пространство вокруг башни является тем местом, где насилие существует в его естественном состоянии), и лишь на земле, которая принадлежит мне как аллод или как фьеф, находится под моей защитой». Таким образом, новые учреждения не покушались на сеньорию. Более того, кодекс, который они учреждали, узаконивал эту сеньорию. На территории, в пределах которой воин сам поддерживал порядок, он сохранял право захватывать все то, что хотел. Установления во имя мира рисовали топографическую карту властной эксплуатации народа; они ограждали церковные анклавы, устанавливали такие же ограды вокруг мест, находящихся под защитой, «в тени» замка, предоставляя право сеньору каждого из этих замков облагать повинностями сельских жителей и прохожих людей, покровителем которых он является.

Присоединяясь к мироохранительному кодексу, воин обязывался также не оказывать вооруженной помощи — в силу родства, дружбы или вассальных отношений — «разбойнику», исключенному из сообществ естественной солидарности, действуя таким же образом, каким для такого человека делались недоступными «спасенные» места, святилища. Воину вменялось в обязанность в первую очередь обеспечивать безопасность благородных женщин, вдов и монахинь, которые путешествуют без сопровождения, а равно тех, кто «перевозит вино на повозках». Такие положения демонстрируют классовые границы: к женам воинов должно относиться иначе, чем к женам простолюдинов. Становится очевидной опасность, которая угрожает наследницам — прекрасной охотничьей добыче. Наконец, перед нами доказательство нового оживления торговли, неожиданно оказавшейся весьма прибыльной для сеньориальной налоговой системы.