Андрей Зубов - Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции

Этот сенсационный документ был напечатан от имени известных общественных деятелей, требующих немедленного расследования, бывшего депутата II Государственной Думы А. Алексинского и народовольца и узника Шлиссельбургской крепости В. С. Панкратова.

Листовки с этой статьёй расклеены по Петрограду. Это забивает последний гвоздь в ленинский июльский переворот.

«Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент», – шепчет Ленин Троцкому, который потом в своих воспоминаниях это запишет. Ленин снимает галстук и смывается в известный Разлив.

В ночь с 5 на 6 июля, прочтя статью в «Живом слове», уже входят в Петроград запылённые фронтовые части по вызову военного министра. Эти фронтовые части ненавидят тыловиков. Все большевицкие ячейки в войсках уничтожаются. Восстание полностью подавлено. Во время восстания погибло около четырёхсот человек, около трёхсот человек было арестовано.

Но Совдеп требует прекратить следствие по делу о попытке государственного переворота, которую возбуждает министр Переверзев. Керенский, через пять дней вернувшийся в Петроград, меняет своё мнение о событиях на противоположное. 5 июля он отдал приказ войскам идти в Петроград с фронта, а теперь говорит, что публикация в «Живом слове» была «непростительной ошибкой», что надо прекратить следствие, отпустить арестованных – Троцкого, Стеклова (Нахамкеса). Всех отпустить, всё прекратить. Почему? Переверзев до конца своей жизни (он умер в 1944 году во Франции) не мог понять, почему это произошло. Ведь они спасали Петроград от большевицкого переворота, ведь ещё полчаса – и был бы захвачен Таврический дворец, и Временное правительство в лучшем случае отвели бы в Петропавловскую крепость, а в худшем – перевешали бы. Почему Керенский и его министры так поступили? Он этого понять не мог.

7 июля князь Львов подал в отставку. Новое правительство уже было социалистическим. В нём из 13 портфелей 9 портфелей было у социалистов. И председателем нового правительства вместо князя Львова становится Александр Фёдорович Керенский. Всё это происходит действительно при странных обстоятельствах.

З. Земан, опубликовавший в 1958 году трофейные материалы немецкого Министерства иностранных дел и сопутствующие материалы, писал: «Доказательства, достаточные для того, чтобы повесить Ленина и Троцкого за государственную измену по ст. 108 Уложения об уголовных наказаниях, поступили слишком поздно – в связи с открытием архивов Германского министерства иностранных дел после Второй Мировой войны. Своему послу в Копенгагене Германское правительство, обеспокоенное арестом большевиков, сообщало: «Подозрение, что Ленин – германский агент, было энергично опровергнуто в Швейцарии и Швеции по нашему наущению. Поэтому все следы рапортов по этому вопросу, сделанных германскими офицерами, были тоже уничтожены». 3 (16) сентября, после взятия немцами Риги, германский государственный секретарь сообщил Императору Вильгельму: «Военные операции на Восточном фронте, широко запланированные и осуществлённые с большим успехом, были поддержаны интенсивной подрывной деятельностью Министерства иностранных дел внутри России… Наша работа дала конкретные результаты. Большевицкое движение никогда не смогло бы достичь тех масштабов и того влияния, которое оно имеет сейчас, если бы не наша непрерывная поддержка» [24] Z. А. В. Zeman, ed. Germany and the Revolution in Russia 1915–1918. Documents from the Archives of the German Foreign Ministry. London, 1958. .

Настроение в обществе изменилось. Наш уже старый знакомый Николай Николаевич Суханов-Гиммер вспоминал состояние умов 6 июля, после провала июльского путча: «Гораздо хуже было среди солдат. Эта тёмная масса, получив оглушительный удар, опрометью бросилась в объятия чёрной сотни. Здесь агитация реакционеров всех оттенков уже давала пышные, зрелые плоды. Сотни и тысячи вчерашних „большевиков" переметнулись за пределы влияния каких бы то ни было социалистических партий… В казармах стали слышаться уже совсем, совсем погромные речи. Что касается мещанства, обывателей, „интеллигенции", то здесь было совсем скверно… Здесь деланная паника и неподдельная злоба достигли крайних пределов. Военная диктатура, а пожалуй, и реставрация тут были бы приняты если не с восторгом, то безо всяких признаков борьбы. Слово „большевик" уже стало синонимом всякого негодяя, убийцы, христопродавца, которого каждому необходимо ловить, тащить и бить…» [25] H. Суханов. Записки о Революции. М.: Политиздат, 1991. Т. 2. С. 353. Вот такое было настроение в обществе.