Константин Кеворкян - Братья и небратья. Уроки истории [litres]

Нам с Олесем почти не приходилось пересекаться – он в Киеве, я в Харькове, но когда все-таки познакомились, мне было чрезвычайно интересно общаться с этим интеллигентным, эрудированным и увлеченным человеком. Он преданно любил свой Киев, а Харьков только планировал для себя открыть – здесь учился его отец. Я взялся содействовать. Не сложилось…

Убийство писателя – это выстрел в вечность. Деяния убийц помнят поколения – от Пушкина до расстрелянных во время «великого террора» литераторов, от Лермонтова до убитого бандеровцами Ярослава Галана.

Вчера читал исполненные ненависти к Олесю комментарии пишущих особей – журналистов, поднятых на волну общественного интереса лишь политическими технологиями, читал «активистов», обреченных – по причине воинствующей бездарности – прозябать в придонных слоях, читал «троллей», у которых вообще нет имен – только клички в социальных сетях.

За их бандитской кровожадной бравадой – лишь пустота и бессилие, потому что им не дано созидать. И это самое страшное для настоящего человека – невозможность созидания, импотенция духа. Книги Олеся будут читать, поскольку они интересны и талантливы. А о существовании особей… ну, может, когда-нибудь вспомнят историки, ради иллюстрации подлой эпохи.

Есть толпа, что хором орет людоедские лозунги и пишет доносы. И есть Олесь Бузина, который сказал им – «нет!» И для истории одно тихое «нет» часто важнее тысячи верноподданнических «да» – это неумолимое «право вето» настоящего писателя. У Олеся Бузины оно вчера появилось.

Уличный музыкант на набережной Ялты играл мою любимую мелодию – прекрасную «Гуантанамера». За много десятков лет я слышал ее несчетное количество раз. И на запиленной до хрипа виниловой пластинке в родном Харькове, пританцовывал под нее в портовом кабаке «Тропикана» на далеком острове Огненная Земля, подпевал ей в респектабельном ресторане в Барселоне, насвистывал в бессмысленном одиночестве эмиграции.

Эта песня всегда ассоциировалась у меня со свободой. Наверное, потому что она пришла с Кубы. «Острова свободы», как ее называли в мое время. От нее веяло таинственным простором безбрежных океанов, пьянящим ромом «Гавана клуб», экзотическими фруктами и недорогими сигарами. Из обрывков текста я понимал только слово «пальма» и пел его с особым чувством: то была мечта о пальмах, мулатках и круглогодично теплом море.

Припев – «Гуахира Гуантанамера» – это слышимая помесь Гренады и Гвадалахары, что-то из борьбы с испанцами и за испанцев. И еще бородатым Хемингуэем, портрет которого блестел за стеклом на книжных полках в большой комнате. Строгий старик смотрел въедливо, исподлобья, словно требовательно спрашивал – остался ли ты порядочным человеком? не стал ли ты на сторону испанских фашистов? Помнишь ли, по ком звонит колокол? Ах, это просто мобилка!

«Остров свободы» внезапно, как возраст, сменился полуостровом свободы. Но вдали снова гремит гражданская война. Тревожна фиеста, и пронзительно – до слез – играет трубач мелодию о девушке из Гуантанамо. Пряную мелодию свободы, так не похожую на военный марш.

Когда летом 2014 года меня исключили из Союза журналистов Украины «за сепаратизм» и по мою душу зашевелилось СБУ я просто сел в автомобиль и уехал в Крым. Ехал по разбитой военной техникой трассе, обгоняя грузовики с хмурыми солдатами, мимо блокпостов с какими-то махновцами в грязном камуфляже. Я не узнавал своей страны и дороги, которую раньше, казалось, знал на память… И пограничный досмотр вместо опустевшего рыбного рынка на Чонгаре.

Переехав мост и очутившись на другой стороне затоки, я притормозил. Дальше идет прямая дорога до Симферополя, по которой так приятно притопить и мчаться на скорую встречу с теплым морем. Но я притормозил – впервые в жизни. Вышел из машины. Обернулся назад, где низким горизонтом простиралась Украина, и первый раз за несколько месяцев почувствовал себя в безопасности. Теперь все будет хорошо. Сел в машину и поехал вперед – не торопясь, смакуя дорогу и даже насвистывая что-то игривое.

Пожилая женщина окликнула меня: «А вы? надо записаться в очередь!» Я настолько привык к очередям за получением временного разрешения на проживание, что и не сопротивлялся. Подвох выяснился позже – оказывается, мне, в числе прочих, надо было отдежурить зимней ночью под окнами Федеральной Миграционной Службы, оберегая список из нескольких десятков человек, накануне записавшихся на прием к столоначальнику.