Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

После всего, что я, по совести и по мере сил, нагромоздил о виновниках и участниках в великом российском распаде, любой читатель вправе мне бросить: неужто только это, только этих лиц он усмотрел и встретил за вашу долгую жизнь и деятельность на рубежах двух Россий: служебной и общественной? Неужто одни лишь тени сопровождали скорбный путь великой страны к Голгофе? Не было разве, даже в эти смутные годы, пятен светлых, лиц и фактов лучистых, искупляющих ошибки и преступления? И в самих лицедеях, вами описанных – у Романовых, Победоносцевых, Витте, Плеве, Столыпина, у политиков типа Милюкова и Гучкова, у властителей душ типа Меньшикова, Амфитеатрова, Розанова и т[ак] д[алее], не было разве чего-то положительного, яркого, что оправдывало их власть над думами, их долгую популярность, их «вождизм»? Такой, какой вы изобразили Россию за последние полвека ее бытия, – она ведь оправдание всех злодейств большевиков и их великой лжи. Ваша книга – триумф наших злейших врагов. Напечатать ее должны были по ту, а не по сю сторону рубежа. Взывая к Божьему отпущению, не разжигаете ли вы дьявольского отмщения? Ведь не одни же старики, ваши сверстники, прочтут ее – прочтут ее и молодые, и что же, кроме отвращения к старой России, оставит она в их душах? Какими путями поверят они в великие силы, создавшие великую страну? Не расшатываете ли вы их веру в вами же выдвигаемую правду против большевистской лжи, их решимость бороться с этой ложью? Словом – не медвежью ли услугу оказываете вы вашими, может, и справедливыми, очерками великому делу спасения России, и это в момент, когда приблизились сроки этого спасения?

Я слышу этот «глас народа», я читаю его в уничтожающих рецензиях моего труда. Я сам подсказываю слова этих рецензий. И – я не беру назад сказанного, не краснею. Еже писах – писах. Безмерно приятнее мне была бы роль лауреата моей отчизны. Но и роль обличителя закономерна. Пожалуй, именно теперь, накануне нашего спасения, роль обличителя нужнеероли лауреата. Ибо повторение старых ошибок и преступлений бросит нас вновь в руки дьявола, и уже – навеки.

Но я не могу расстаться с повестью обличения, не обличив и самого себя. Как ни скромна была моя роль в огромном государстве, скованном гением народа, гигантского муравейника, пчелиного улья, скоплявшего мед жизни для произрастания единой правды, единого центра – своей царицы, каким бы ничтожным муравьем, какой бы рядовой пчелой или трутнем я ни был в этом пчельнике и муравейнике, у меня были присвоенные мне функции, был долг, были обязанности и осталась ответственность. Небольшой человек, я должен нести эту ответственность наравне с людьми большими. Я не был ни министром, ни сановником, ни «вождем», и я не делал истории; но я был близким свидетелем дел больших и малых, тенью тех, кто творили историю. И Провиденье одарило меня способностью отличать малое от большого, запечатлевая то и другое. Использовал ли я на пользу родине свое служебное и общественное положение, свой дар и свой долг писателя? Принес ли на алтарь служения родине выгоды в преимуществах моего положения и моих возможностей? Увы и ах, нет! Карьеру делал у царей Витте, у общественного мнения – Милюков, у Столыпина – Гучков, у Суворина – Меньшиков, у революции – Керенский, у большевиков – Горький, карьеру делал у истории сам царь. Повальная болезнь России на краю бездны – карьеризм. Но ведь и Робеспьер с Маратом, и Наполеон, и Гамбетта с Жоресом, и Гитлер с Эррио делали и делают карьеры. Всякая борьба – не карьера ли? Но между карьеризмом западным и русским есть существенная разница: на западе все карьеры сопряжены с риском и жертвами, у нас они почти всегда были беспроигрышными. Наши карьеристы решительно ничем не рисковали и не жертвовали. К началу ХХ-го века Россия выветрилась от государственных и гражданских подвигов. Не было риска быть ни левым, ни правым, прислуживаться или бунтовать, ходить «ку Плеве или ку Витте», бить лбом перед царем или называть его дураком, слагать или разлагать армию, лизать подошвы или клеветать, ездить «на левых ослах» или на себе их возить – все шло на потребу, было беспроигрышно, прибыльно для карьеры. Таким карьеристом был и автор сих строк.

Свою литературную карьеру я начал в журнале кн[язя] Мещерского «Гражданин». Там я писал фельетоны под общей рубрикой «Маленькие мысли», за подписью «Серенький». Фельетоны обратили на себя внимание, и Суворин, писавший в «Нов[ом] вр[емени]» «Маленькие письма», сказал мне: