Публикации текста Корфа в «Русской старине» не сопровождаются указаниями точной даты, когда царь вспомнил о встрече с Пушкиным. Меж тем это важно: 4 апреля 1848 года М. А. Корф занёс в дневник рассказ об очень существенных для него событиях, случившихся двумя днями раньше, 2 апреля.
В тот день Корф получил «золотую табакерку с бриллиантом и портретом государя» за подготовку труда «Восшествие на престол императора Николая I» [332] В конце 1848 г. апологетический труд Корфа был отпечатан в количестве 25 экземпляров для императорской фамилии; в 1854 г. последовало второе секретное издание, в 1857 г. — третье, «для публики» — см.: Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия. М., Мысль, 1984, с. 23—48.
, а также — был назначен членом особого комитета (так называемого «Бутурлинского» или Комитета 2 апреля), созданного для усиления, ужесточения цензуры. То было одно из самых реакционных цензурных учреждений николаевского царствования; Корф тайно посетовал в дневнике, «что не хочет быть доносчиком и останавливать умственное в отечестве своём развитие», однако принял назначение, характер которого ясно определил сам царь, сказавший в тот день председателю Комитета Д. П. Бутурлину: «Мне даже и совестно было обременить тебя с Корфом этим делом, но вы все видите в этом знак безграничной моей доверенности <���…> Вы будете — Я, то есть как мне самому некогда читать всех произведений нашей литературы, то вы это станете делать за меня и потом доносить мне о ваших замечаниях, а потом уже моё дело будет расправляться с виновными» [333] ЦГАОР, ф. 728, № 1817/XI, л. 172 об.— 173. Частично опубликовано: PC, 1900, № 3, с. 573.
.
Награда и новое назначение Корфа имели ближайшим следствием приглашение на царский обед, где речь зашла о Пушкине; описание обеда Корф включил в ту же дневниковую запись 4 апреля 1848 года: [334] Там же, л. 174—174 об. Корф вёл дневниковые записи на больших двойных листах, которые позже сшивались в тетради: дневник 1848 г. представляет рукопись в 424 страницы (не считая разнообразных приложений к ней). Позже Корф переработал свои дневники в «Записки», причём некоторые фрагменты переделывались неоднократно. Отсюда, между прочим, определённые различия между двумя редакциями «Записок», посвящёнными царскому рассказу о Пушкине и составленными в начале 1850-х гг. (см.: Майков Л. Н. Пушкин в изображении М. А. Корфа.— PC, 1899, № 8, с. 298—311, а также PC, 1900, № 3, с. 574). В то же время обе редакции воспоминаний отличаются от впервые публикуемой дневниковой записи.
«Награда моя не ограничилась одною табакеркою. В тот же день, то есть 2 апреля, я был приглашён к столу государя. Обедали (в золотой гостиной императрицы), из посторонних только граф Орлов, Вронченко [335] Министр финансов.
(пятница — его докладной день) и я. Сверх того, сидели за столом государь с императрицею, невеста с женихом [336] Второй сын Николая I, великий князь Константин Николаевич и Александра Иосифовна, дочь герцога Саксен-Альтенбургского.
и оба младшие великие князья. Перед обедом государь благодарил меня в коротких словах. После обеда перешли в кабинет императрицы, но уже не садились: государь стоял у камина, более с Орловым, но вводя иногда в разговор и нас, с которыми беседовали между тем императрица и великий князь Константин Николаевич. Разговор за обедом был, разумеется, наиболее о политических делах, но переходил и к другим предметам. Государь неоднократно обращался ко мне, расспрашивал о моих летних планах, говорил о прежнем и нынешнем Лицее, объяснял, что ему самому с великим князем Михаилом Павловичем предназначено было вступить в Лицей и что только Наполеон был причиною неисполнения этого проекта. Особенно интересны были рассказы о Пушкине, обращённые тоже ко мне как к прежнему его товарищу».
Далее следовал царский рассказ, представленный в дневнике несколько иначе, чем в последующих публикациях: «Я впервые увидел Пушкина, когда после коронации его привезли ко мне в Москву из его заключения совсем больного и в ранах (от известной болезни).— Что бы вы сделали, если б 14 декабря были в Петербурге? — спросил я его между прочим.— Был бы в рядах мятежников,— отвечал он.— Когда потом я его спрашивал, переменился ли его образ мыслей и даёт ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю [337] Далее в опубликованном тексте записок Корфа (1900 г.) есть фраза, отсутствующая и в автографе, и в публикации 1899 г.: «Он наговорил мне пропасть комплиментов насчёт 14 декабря».
, он очень долго колебался и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием — сделаться другим. И что же? Вслед за тем он, без моего позволения и ведома, уехал на Кавказ! К счастью, там было кому за ним наблюдать: Паскевич не любит шутить.
Читать дальше