Натан Эйдельман - Пушкин - Из биографии и творчества. 1826-1837

Можно сказать, что Вяземский в «Записных книжках» фактически начал составлять биографию Карамзина, резко обозначив самую острую и опасную тему — об историографе, русском обществе и власти. Однако более или менее цельных мемуарных текстов Вяземский долго не мог завершить, ряд важных его записей был сделан лишь много лет спустя [345] См.: Автобиографическое введение в кн.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. I; Вяземский П. А. Соч. в 2-х томах, т. 2, с. 239—281. . Услышав однажды упрёк от дочери историографа, что он написал биографию Фонвизина, а не Карамзина, Вяземский отвечал: «Ведь не напишешь же биографии, например, горячо любимого отца» [346] Старина и новизна, кн. II, СПб., 1898, с. 5. .

Не решаясь приняться за жизнеописание Карамзина, его друг, ученик и родственник при том постоянно хлопочет о сохранении карамзинского наследства; в январе 1827-го он убеждал А. И. Тургенева написать об историографе: «…ты, Жуковский, Блудов и Дашков должны бы непременно положить несколько цветков на гроб его. Вы более всех знали его, более моего <���…> Вы живые и полные архивы, куда горячая душа и светлый ум его выгружали сокровеннейшие помышления. Право, Тургенев, опрокинь без всякого усилия авторство памяти и сердечную память свою на бумагу, и выльется живое и тёплое изображение» [347] Архив братьев Тургеневых, вып. 6, с. 54—55. .

Позже Вяземский не раз просил Жуковского и Дмитриева: «Время уходит, и мы уходим. Многое из того, что видели мы сами, перешло уже в баснословные предания или и вовсе поглощено забвением. Надобно сдавать свою драгоценность в сохранное место» [348] РА, 1868, стлб. 624. Подробная сводка различных попыток составить биографию Карамзина см.: Пушкин. Письма под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского, т. II, с. 167—169. .

Пушкина как мемуариста друзья Карамзина как будто в расчёт не брали: знакомство молодого поэта с историографом было куда менее длительным, основательным, чем у них; к тому же — им было известно о периодах взаимного охлаждения Карамзина и Пушкина. В письме-реквиеме Вяземского от 12 июня 1826 года находились упрёки Пушкину, что он «шалун и грешил иногда эпиграммами против Карамзина, чтобы сорвать улыбку с некоторых сорванцов и подлецов» ( XIII, 284).

Защищая декабристов ссылками на Карамзина, Вяземский одновременно резко аттестует «левых» за недостаток уважения к историографу: так обозначались границы сложного, противоречивого подхода к карамзинскому наследию,— и всё это предлагалось Пушкину в напряжённейшие дни суда и казни по делу 14 декабря.

Пушкин, отвечая Вяземскому 10 июля 1826 года, защищался против обвинений в злых эпиграммах на Карамзина: «Кого ты называешь сорванцами и подлецами? Ах, милый… слышишь обвинение, не слыша оправдания, и решишь: это Шемякин суд. Если уж Вяземский etc., так что же прочие? Грустно, брат, так грустно, что хоть сейчас в петлю» ( XIII, 286).

Пушкин на расстоянии, кажется, не представляет всей сложности позиции Вяземского; воспринимает её только в виде критики на декабристов и намекает, что «если уж Вяземский etc., так что же прочие?» Следующие же строки письма показывают, что Пушкин ещё до получения послания от Вяземского размышлял о необходимости публично отозваться на кончину замечательного человека: «Читая в журналах статьи о смерти Карамзина, бешусь. Как они холодны, глупы и низки. Неужто ни одна русская душа не принесёт достойной дани его памяти? Отечество вправе от тебя того требовать. Напиши нам его жизнь, это будет 13-й том Русской Истории; Карамзин принадлежит истории. Но скажи всё; для этого должно тебе иногда употребить то красноречие, которое определяет Гальяни в письме о цензуре» ( XIII, 286).

Как известно, поэт подразумевал следующие слова итальянского аббата Фердинандо Гальяни (написанные в 1774 г.): «Знаете ли Вы моё определение того, что такое высшее ораторское искусство? Это искусство сказать всё — и не попасть в Бастилию в стране, где не разрешается говорить ничего» [349] Важные, интересные соображения о «формуле Гальяни» и взглядах Карамзина см. в работе В. Э. Вацуро «Подвиг честного человека». — Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь умственные плотины М., Книга, 1972, с. 88. .

Советуя Вяземскому, указывая даже на «то красноречие», которое необходимо, чтобы сказать всё , Пушкин по существу подразумевает собственные уже написанные мемуары о Карамзине, где о писателе-историке сказано самое главное (пока ещё в тайне от Вяземского и других единомышленников). Мемуары эти входили в автобиографические записки Пушкина, сожжённые им после событий 14 декабря, но отрывок о Карамзине уцелел и позже был опубликован в «Северных цветах на 1828 год» среди других пушкинских заметок, озаглавленных «Отрывки из писем, мысли и замечания» [350] Подробнее см. далее, с. 234—241. [См. ниже, глава V, раздел «Современные записки». — Прим. lenok555 ] .