Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

После падения Калуги и оставления позиций на реке Оке в конце 1941 г. XXXXIII армейский корпус (31–я, 131–я и 137–я пехотные дивизии) угодил в узкое пространство между Калугой и Юхновом, попав под одновременное давление с севера, юга и востока, а затем и под угрозу быть отрезанным с запада. Все запросы относительно дальнейшего отступления на запад отклонялись в соответствии с гитлеровской догмой «держаться любой ценой». Лишь 15 января 1942 г. Гитлер впервые разрешил фронту отойти на «зимние позиции» чуть восточнее Юхнова; в то же время он требовал, чтобы 4–я армия безусловно удержала как эту важную транспортную развязку, так и шоссе Рославль–Юхнов, главную трассу снабжения.

Письмо жене, [Полотняный Завод [205] ] 2 января 1942 г.

BArch. N 265/156. BL 4f.

Сегодня пришли твои посылки, отправленные через Магдебург. Искренне тебя за всё благодарю. Как и в рождественской посылке, которую я получил к празднику, все дары были тобой мило упакованы. Золотистая свечка в деревянной кружке подсвечивает мне при написании этих строк. Полевая почта больше не работает. Письма не доходят, поскольку противник захватил железнодорожные пути и теперь угрожает захватить шоссе. Быть может, всё–таки найдется возможность переправить тебе это письмо.

Я целую неделю ничего не писал. Я и не мог писать, поскольку заботы были слишком тяжелы. Не было ни желания, ни мыслей, чтобы что–то писать. Самой возможности писать не было. Наше положение ничуть не улучшилось, но твои письма в посылке побуждают написать ответ.

Мой корпус стоит на фланге, который противник окружает с 12 декабря. С крупными, широко развернутыми силами он стоит глубоко в нашем тылу. С фронта же он атакует день и ночь. На протяжении многих дней у нас было 20°, 30° и даже 35° мороза. Наши войска находятся в жалком состоянии. К большим потерям добавляются обморожения. Сколько еще мы протянем — никто не знает. Может, однажды войска и не выдержат. Настолько плохо наше положение.

Приближение этого несчастья мы видели еще недели назад. Больше 14 дней назад мы отправили наверх запрос наконец–то дать приказ на большой отход, чтобы армия смогла оторваться от противника. Если бы нас услышали, то всё могло бы сложиться хорошо. Русский не смог бы нас обогнать. Но в качестве ответа мы получили указание, что нельзя просто так отдавать уже завоеванную территорию. Теперь они боятся «наполеоновского отступления» и говорят о фанатичной обороне, запрещая всякий отход [206]. Так что нас должны были окружить.

Мероприятия по оказанию помощи столь редки и малы, как капля в море, и всегда запаздывают. Меня самого заставили удерживать позиции, которые уже невозможно было оборонять. Я вчера сказал командующему [207], что он сам может начинать обратный отсчет дней, которые он еще продержится, пока его не выдавят на юг. Его сюда послали как волевого человека, так пусть теперь он с учетом всех обстоятельств проталкивает наш взгляд наверх или заявит, что возвращается к командованию корпусом. Ответом было, что, мол, все должны стоять там, где стоят. Теперь Кейтель строит из себя «волевого». Но и для них еще всё изменится. Настолько невыразимо угнетающе, когда видишь всё, что надвигается, неизбежность этого, и что все слова — как об стенку горох, а значит, судьба беспощадно приведет в исполнение свой вердикт. В целом так и произойдет. Я более не беспокоюсь об общем ходе дела [208].

Повсюду здесь происходят изменения. Корпуса, армии день за днем меняют своих начальников. Некоторые заболели. Уходят один за одним. Видимо, Господь определил мне выдержать всё. […]

Любимая Трудель, через такие времена я еще в своей жизни не проходил. Никто не может сказать, чем это кончится. Можно лишь вверить свою судьбу Господу. Доселе Он не оставлял меня. И Он поможет. Что Он обещает, то исполняет. И вот я вверяю всё в Его руки. Повсюду Он укажет путь. Сам я выхода уже не вижу.

О нашем Хартмуте мне ничего не известно. Вновь здесь можно лишь молитвенно сложить руки и просить: помоги ему Господь.

Дабы ты знала, где всё происходит: в районе Калуги. В выгоревшем городе, в который уже вошел противник, мы прожили с 21 по 24 декабря. Это были жуткие дни и ночи. Нынешнее наше место называется Полотняный Завод.

Похвала Гизеле меня сердечно обрадовала. Передай ей привет и напиши ей от моего имени. Сам я сейчас не могу.

Я рад, что ты пишешь, что у тебя всё хорошо. Пусть так будет и далее. От всего сердца желаю этого тебе и Гизеле.

Письмо жене, [Полотняный Завод] 3 января 1942 г.