Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Сам я — может, это и было ошибкой — не выступил ни против Клюге с Гудерианом, ни против дивизий, ни против моего начальника штаба [полковника Шульца]. В итоге, когда ситуация стала критической, Гудериан — превосходное командование которого и довело нас до этого — приказал нам удерживать позиции. Выполнить этот приказ было уже нереально. И всё же, хотя помимо отступления уже не оставалось иного выхода, мы бы могли отойти еще дальше, если бы верхи не колебались. Пробил час Кейтеля [202]! Утро вечера мудренее! Переживая всё это и обдумывая прошедшие годы, я вспоминаю выражение «Не заблуждайтесь: Бога не проведешь!». С самой вершины падаешь в пропасть.

Я не знаю, что будет дальше. Вчера, когда всё было безнадежно, в календаре прочел от Михея 7,7: «А я буду взирать на Господа, уповать на Бога спасения моего: Бог мой услышит меня». Вчера Он нам помог в последний момент, когда не было уже иного спасения. Я могу лишь вверить всё Ему. Нашими силами уже ничего не поправить.

Спать, есть, пить — всё позади. Лишь туго натянутые нервы еще держат на ногах. Но это лежит за пределами возможностей, день за днем — вот так спасать свои жизни и не видеть впереди никаких изменений, никакой надежды на лучшее. […]

Письмо жене, [Калуга] 22 декабря 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 167

Всё неудержимо куда–то катится. Сверху получаем приказы держаться, в то время как русские нас всё время обходят. Вчера уже были наполовину окружены. Вновь смогли вытащить голову из петли. Я не знаю, получится ли это во второй раз. В любом случае мои надежды на то очень слабые.

Я молюсь Господу, чтобы Он мне помог. Без Него я не знаю, как мне быть.

Письмо жене, [Тихонова Пустынь [203] ] Рождественский вечер

BArch. N 265/155. BL 168

Мы во власти злого рока. А в Берлине, на самом верху, этого видеть не хотят. Кого боги хотят покарать, того они лишают зрения. Ежедневно мы переживаем одно и то же. Но из соображений престижа никто не способен пойти на решительный шаг и отступить. Они не желают признать, что их армия под Москвой уже почти полностью окружена. Они отказываются осознать, что русский на такое способен. И в тотальном ослеплении они шатаются над пропастью. Они не желают признавать неудачи. И через четыре недели они потеряют под Москвой свою армию, а позже это окончится поражением в войне.

Изо дня в день мы ощущаем, как всё туже затягивается петля на шее. Фюрер в это верить не желает. Нас самих, осознающих ситуацию, лишает последних сил то, что от нас уже 14 дней отпиливают по кусочку. Иногда следует 24–часовая передышка. А потом вновь град ударов. Ни одна контратака не удается, поскольку мы не управляем ситуацией, инициатива в руках противника. Сплошное расстройство, невыносимое положение.

Получил прямо к празднику твои рождественские посылки. Благодарю тебя за рождественские дары. С грустью взглянул я на красивую упаковку и тому подобное. Ах, Трудель, как же тяжко выносить этакую муку.

25 декабря. Сегодня мой 55–й день рождения. Не страшитесь, говорит лист календаря. Вероятно, ты с Гизелой сейчас думаешь обо мне, равно как и я о вас. Со вчерашнего дня снова нахлынули новые трудности, новые заботы. Я не знаю, чем это кончится. Очень трудно не страшиться и не опускать головы. Но я хочу надеяться и думать о старой Женни с ее пословицей [204].

Письмо жене, [Тихонова Пустынь] 25 декабря 1941 г., вечер

BArch. N 265/155. BL 170

Часто мои мысли сегодня уносились к вам. В душе я прожил этот день с вами.

Здесь же снова сплошные неприятности. Наше положение всё тяжелее. На нашем фронте нам постоянно удается отбивать русские атаки. Но противник всегда может обойти наши фланги на санях, на лыжах, а значит, превосходит нашу неповоротливую кучку. Только мы понадеемся, что наступила пауза, так нас снова обходят и обгоняют. Просто невыносимое положение. Наконец–то получили разрешение на отход. Слишком поздно. Трудно представить, сколько машин, снаряжения и орудий мы потеряем из–за заснеженных дорог. Они застревают, соскальзывают в кювет, и их уже не сдвинешь с места. За всю [Первую] мировую войну никогда я не бывал в такой ситуации. Она удручает до предела. Слава Богу, что лишь мы одни в такой ситуации — одинокая группка, которой угрожают со всех сторон.

Я отправляю мой подарок на день рождения, это открытка, на которой отмечены наши штаб–квартиры в ходе русской кампании. На обороте — эмблемы дивизий, которые сражались под нашим командованием.

Как тяжелы эти дни! Как долго еще они продлятся? Удастся ли и вправду всё уладить? Голова гудит от больших и малых забот, конца–края им не видно. Под этой тяжестью нетрудно загнуться.