Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Я думаю, иначе и быть не могло, поскольку с самого начала наши силы для решения этой задачи были совсем слабыми. Это относится не только к нашей особой ситуации, но и ко всей армии. Отчасти из–за расположения противника, но отчасти и из–за неудачных решений командования наши слабые силы распыляли раз за разом: то расставляли их слишком далеко друг от друга на огромном пространстве, то отказывались от одновременных совместных действий. Так армия не смогла достичь желаемого успеха. В особенности ситуацию ухудшило то, что численность имеющихся частей упала до смехотворных величин и что за пять месяцев наступательных действий они были морально и физически вымотаны, в то время как русский посылал против нас всё новые и новые силы. Не важно, откуда они их там выцарапали, они всё равно были — хорошо одетые, хорошо накормленные, прогретые алкоголем и с немалым пополнением. У нас ничего этого нет. Медленно, но верно мы тут допобеждались до полного истощения наших сил. Горькая концовка. Теперь мы стоим здесь, и нам еле–еле хватает людей, чтобы расставить их на удерживаемые позиции.

8 декабря XXXXIII армейский корпус был атакован 50–й советской армией и за последующие недели постепенно выдавлен западнее Калуги или отходил, дабы избежать неминуемого окружения. С 16 декабря это противоречило безоговорочному приказу Гитлера удерживать позиции любой ценой (Haltebefehl [187] ). С19 декабря корпус был вновь подчинен 4–й армии.

Письмо жене и дочери, [Грязново] 8 декабря 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 145–148

Всем сердцем желаю вам обеим хорошего Рождества. Не смею желать «счастливого». Столь тяжко давит война на нас и на весь немецкий народ.

Отсюда я, к сожалению, ничего не могу вам подарить. Я даже не могу вам сообщить, что я приобрел какие–то меха. Так как их конфисковали в пользу рейха. […]

Где мы встретим праздник, я не знаю, но, должно быть, не в Грязново, что в переводе означает «Dreckdorf» [Грязная деревня]. Я бы не хотел справлять Рождество здесь, где мы стоим уже больше четырех недель, где всё так тесно, и всё напоминает о неприятных переживаниях.

Ничего не знаю и о том, как мы встретим праздник. Я вполне допускаю, что русский сделает всё возможное, чтобы нам его испортить. Он скажет, что немец в этот день отвлечется, вот мы его и атакуем. И потому вполне вероятно, что наша «тихая ночь» будет наполнена канонадой. […] И мы [штабные офицеры. — О. Б., И. П.], и войска предпочли бы, чтобы мы остановились до зимы. Тогда бы у нас были потрепанные, но боеспособные войска, позиции, пригодные для ведения боя, зимние квартиры. Сейчас ничего этого у нас нет. […]

То, что наш Мюнстер так сильно пострадал, я прочел с большим сожалением [188]. Но тем не менее мы хотим сохранить квартиру. Я хочу сохранить ощущение, что у меня хоть где–то есть дом. […]

Отчет семье [189] , [Грязново] 11 декабря 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 149–154f. Ms.

Бои продолжались с 19 ноября. Очень тяжелые, очень кровавые и требующие из–за зимы неслыханных усилий. Между 27 и 30 ноября мы взяли Алексин. Этот город, расположенный на лесистом холме в излучине Оки, был, как и Тула, краеугольным камнем оборонительных позиций, построенных русскими к югу от Москвы. Чтобы не быть распознанными на снегу и преждевременно обстрелянными, мы снова начали бой ночью. Мы не собирались ошарашить противника, но кое–где это удалось. Однако в целом мы застряли на позициях противника и лишь с большим трудом к вечеру продрались сквозь них. Широкие минные поля местами ставили нашу пехоту в тяжелое положение, пришлось преодолеть несколько кризисных ситуаций.

Наши войска, которые ведут наступление с июня, уже не те, что в начале кампании. Многих лучших солдат уже нет с нами. И требовалась вся самоотдача или вся воля, чтобы, вопреки всем нагромождениям препятствий, всё же настоять на своем. Три дня с утра до вечера я был на поле боя. Было -10°, дул восточный ветер. Я сполна испытал все нужды, все заботы, артиллерийский огонь и холод. […] Русскому понадобилось 36 часов, чтобы оправиться от этого удара. Потом он подтянул новые силы из Москвы и Тулы и начал штурмовать занятые нами позиции. Да как! Никогда не забуду, как командир полка, чьи парни с часа ночи до 9 утра отражали одну атаку за другой порой в штыковом бою, с дрожью и почти со слезами на глазах сказал: «Еще один такой штурм, и мы не удержимся. У офицеров и солдат больше нет сил, они просто не могут больше!» И как изменилось выражение лиц, когда я ответил: «Я даю вам свой резерв, через три часа он будет здесь!» Один жалкий батальончик, наверное 160 штыков, больше у нас сейчас нет, но для них в их положении это был королевский подарок!