Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Русский, что располагался прямо перед нами, теперь уничтожен. Чудовищно кровавая битва. В некоторых случаях мы не давали им никакой пощады. Русский зверски обращался с нашими ранеными. В ответ наши парни пристреливают и забивают всё, что носит коричневую униформу. Необъятные леса до сих пор полны солдат из разбитых дивизий и беженцев, некоторые из них не вооружены, некоторые вооружены, и они невероятно опасны. Даже когда мы направляем дивизии прочесывать эти леса, десятки тысяч умудряются избежать пленения, прячась на непроходимой территории.

Сталин отдал отступающим войскам приказ уничтожать всё, что мы могли бы использовать [108] 3 июля 1941 г. в своем знаменитом радиообращении Сталин провозгласил «Отечественную освободительную войну» и приказал уничтожать при отступлении «всё ценное имущество, которое не может быть вывезено». Эта стратегия «выжженной земли» не только затруднила ведение войны для немцев, но и ухудшила условия жизни оставшегося или бегущего населения. . Так что опять всё сжигается дотла как во времена Наполеона и в какой–то мере как в 1915 г. По рассказу моего начальника, генерал–полковника фон Вейхса [109] Максимилиан фон Вейхс (1881–1954) — генерал–полковник, с октября 1939 г. по июль 1942 г. командующий 2–й армией. , в Минске, в городе, где живет 200 000 человек, всё сожжено, остались лишь два помпезных советских здания. В Козове, где мы квартируем, осталась лишь треть домов. Красные комиссары сожгли центр города. Население, наверное, этим сыто уже по горло — это для них четвертый раз начиная с 1915 г.!

На юге дела идут не так хорошо, как тут, на центральном направлении. На Украине русский отходит по плану и организованно, так что много чего может уничтожить. Он был слишком силен, чтобы его смять. Следующая большая оборонительная линия у него, похоже, на Днепре. Хартмут там скоро окажется! Мюнстер теперь серьезно бомбили. Как там наши вещи? […]

Письмо жене, [Ляховичи] 8 июля 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 64

Свинцовое небо, сорокаградусная, говорят, жара, непроглядные клубы пыли, глубокий песок — вот картинка сегодняшнего дня. Я сегодня ездил в расположение группы армий, которое находится неподалеку от нас, и рассказывал фельдмаршалу фон Боку [110] Федор фон Бок (1880–1945) — генерал–фельдмаршал, с апреля по декабрь 1941 г. командующий группой армий «Центр», с января по июль 1942 г. командующий группой армий «Юг». о наших боях. Он сказал, что они были одними из самых тяжелых в ходе нынешней кампании, возможно вообще самыми тяжелыми. Что же, заметил я, вполне могу согласиться. Сейчас мы в далеком тылу, проходим каждый день по 30–35 километров, лошади увязают в песчаном грунте, но мы должны двигаться дальше. Ведь наши моторизованные формирования сражаются, предоставленные самим себе, в 200 километрах перед нами. Возможно, они сами без нашей помощи одолеют русских. Тогда нам придется снова двигаться вперед.

Этим вечером первый раз искупались. Настоящее наслаждение. Деревня Ляховичи, где мы стоим, расположена в одной из этих типичных болотистых долин, по которой течет ручей. При такой жаре коричневые от загара солдаты на отдыхе ходят в одних трусах. Не важно, в центре города или где–то еще: повсюду лишь голые мужики. Сегодня нам пришлось казнить коммунистку, которая выхаживала раненых русских, оставшихся в нашем тылу, и всеми средствами боролась против нас. Такая тут война. Позавчера Балыден [111] Вилли Балыден (1915-?) — ефрейтор, с 1939 по 1945 г. денщик Хейнрици. извлек из моих брюк первого клопа. Теперь я живу только в комнатах, из которых вынесена вся мебель. Запустение здесь неописуемое.

Письмо жене, [Ляховичи] 8 июля 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 65

[…] Дороги забиты остовами и обломками сожженных русских боевых машин и грузовиков, орудий, боеприпасами, разлагающимися лошадьми. Просторы становятся всё шире. Лес, снова лес, в промежутках километры болот, отдельные деревушки. Всё время одно и то же, всё та же картина. Мы до сих пор извлекаем из лесов отдельных русских. Но никто не знает, сколько еще прячется там же. Никто не в состоянии прочесать эти леса и болота. Русские из разбитых дивизий не хотят ничего другого, кроме как в гражданском добраться до дома и снова стать крестьянами. Они не хотят, чтобы их отправили в Германию как пленных, и не хотят больше и слышать о войне. […] Храни эти письма. Они — мои единственные записи. Если они заваляются в твоих сумочках, позднее их не соберешь.