Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

В это самое время шла уже глухая молва, что существует какой-то «Союз благоденствия», изложенный в какой-то «Зелёной книге», в которую вписались многие из военных лиц; но кто именно и в чём это состоялось — ходили самые неопределённые толки. Вдруг, ни с того, ни с другого, 32-го егерского полка маиор Юмин подал рапорт корпусному командиру, что, по присяге, обязан объявить, что, два года тому назад, во время лагеря в Крапивне, приезжал из Киева артиллерийский полковник Бистром с «Зелёной книгой», которую подписал полковой командир Непенин и другой полковой командир, полковник Кальм, но что написано было в книге, ему неизвестно. Спрошенный Непенин отвечал тоже, что не знает её содержания, что Бистром сказал ему, что это общество для вспоможения бедным, и он тотчас подписал вслед уже многих подписавшихся лиц, но не посмотрел, кто именно.

Из главной квартиры настоятельно требовали открытия мнимого «заговора». Начальник штаба 6-го корпуса г.-м. Вахтен, при инспектировании полка, когда Раевский был ещё ротным командиром, нашёл, что он много говорит за столом при старших и тогда, когда его не спрашивают, что он, на свой счёт, сшил для роты двухшевные сапоги; что он часто стреляет из пистолета в цель. Ко всему этому донесли, что он в Ланкастерской школе задобривает солдат, давая им на водку, и наконец, что прописи включают в себе имена известных республиканцев: Брута, Кассия и т. п. В этом последнем не трудно было убедиться, и Раевский 5-го февраля 1822 года был арестован, отвезён в Тираспольскую крепость, где и назначена была следственная комиссия. [217]

Само собою разумеется, что всё это, как ни было ничтожным, но оно не могло не дать повода врагам Михайла Фёдоровича Орлова утверждать, что всем этим беспорядкам он был единственным виновником, как начальник или злонамеренный, или слабый. Находили также, что оба бригадные генерала одинакового с ним направления, не рассуждая, что Пущина Орлов застал в дивизии, а Бологовской был назначен на вакансию без всякого влияния Орлова. Корпусной командир, как человек умный и опытный, не разделял этого мнения; напротив, он каждый раз, как приезжал в Кишинёв, останавливался у Михайла Фёдоровича; но вдруг неожиданное происшествие, в котором одинаково Орлов, в самом строгом смысле, виноватым никак быть не мог, разыгралось неприятным для него образом. Вот что случилось.

Перед отъездом своим на короткий отпуск в Киев, Михайло Фёдорович назначил инспекторский смотр 2-й бригаде, стоявшей в окрестностях Кишинёва. Всё было благополучно, исключая одной роты капитана Б—ва, Камчатского полка. Как обыкновенно, для спроса людей — всё ли они получают, не обращались ли с ними жестоко и т. п., рота обступает инспектора. Она всё получила, наказания за учение и т. п. поступки капитан прекратил, и теперь они довольны им. Казалось, всё кончилось; но кто-то в задних рядах, как по большей части это бывает, сказал, что «намеднесь капитан хотел было наказать артельщика за то, что он не отдал ему деньги за вырученный провиант; но мы не допустили до этого, а потом помирились». Михайло Фёдорович слишком хорошо умел различать человеколюбие от священных обязанностей дисциплины, чтобы оставить это без внимания: «Как не допустили? Рассказывайте!» И вот что он узнал. При сборе полка на инспекторский смотр рота капитана Б—ва остановилась в десяти верстах от города. Подошло время получать провиант; артельщик, получив ассигновку, отправился из деревни в город, где продал провиант, как это водилось, когда людей кормили на квартирах. Возвратясь в деревню, артельщик не явился к капитану; этот узнал, что он пришёл, и послал за ним, и получил от него утвердительный ответ, что точно провиант продан за столько-то. Когда же Б—в потребовал от него деньги, то он объявил ему, что «рота не приказала отдавать ему, а распределила их по капральствам». Капитан велел приготовить палки и, когда вестовые вывели артельщика на двор для наказания, собравшиеся солдаты, предвидя развязку, вошли во двор и требовали не наказывать; но видя, что капитан не соглашается, закричали ему, что не дадут наказывать, ибо артельщик исполнил их приказание и затем вырвали у вестовых палки, переломали их и артельщика увели с собой. [218]Б—в скоро понял значение всего этого, и посредством ему преданного денщика представил и роте, что может ожидать её, когда всё это огласится. Последствием было примирение, и так прошло дней десять.

Орлов, с горестью выслушав эти показания, сознал всю важность поступка и тотчас призвал в кружок Пущина, как бригадного командира и остающегося (во время отлучки его, Орлова) командующим дивизиею, велел ему прослушать показание и поручил произвести строжайшее следствие. Орлов в тот же день уехал в Киев, а Пущин отправился к Крупянскому. На другой день Павел Сергеевич не думал ещё начинать следствия, как вечером прибыл корпусной командир [219]и потребовал его и полкового командира Адамова к себе. Началась тревога. Капитан Б—в до того времени не только что не был арестован, но даже и не отрешён от командования ротой. Поутру Сабанеев сам спросил людей и под своим наблюдением открыл следствие. Фельдфебель, артельщик и несколько других, наиболее участвовавших в этом происшествии, были также посажены под караул.